Но Мерион по-прежнему стоял, глядя на синьору Верано. Стоял, будто прикованный к полу.
Тут она подала знак оркестру и запела. Голос у нее оказался совсем не таким, какой Мерион ожидал услышать. У него не было силы, достаточной для оперной сцены, но здесь, в зале, он звучал изумительно.
Пела она с закрытыми глазами, и почему-то Мериону казалось, что это пение предназначалось для него — и только для него, словно в зале, кроме них двоих, больше никого не было.
Хотя синьора Верано пела по-итальянски, Мериону не требовался перевод. Ее голос лучше всяких слов выражал все, что она хотела выразить. И казалось, что сейчас от нее исходило обещание счастья; более того, своим пением она словно рассказывала об интимности столь полной, что Мерион никак не мог на это не откликнуться.
И едва лишь она запела, у него возникло ощущение, что их беседа в полутемной комнате продолжается, — только теперь они говорили о радостях жизни, говорили о любви и страсти.
Он поцеловал ее, пытаясь приободрить и утешить, но сейчас ему хотелось целовать ее совсем по-другому.
«Конечно же, эту музыку написал ее муж, — подумал Мерион. — Написал после того, как они предавались любви». Музыка наполняла зал ощущением столь глубокого удовлетворения, что ему было не под силу представить, какие восторги они разделяли.
Когда же она умолкла, зал взорвался аплодисментами. Мерион тотчас присоединился к аплодирующим. Лорд Уильям с улыбкой взглянул на Мериона, и герцог утвердительно кивнул, как бы давая понять, что синьора Верано действительно замечательная певица.
Синьора Верано присела в реверансе и, окинув взглядом публику, робко улыбнулась, как бы извиняясь за то, что исполнила столь интимное произведение. Следующая ее песня началась со вступления оркестра. Музыка излучала радость, и это весьма заинтриговало слушателей, потому что сама певица казалась в эти мгновения необычайно грустной. Когда же она наконец запела, Мерион сказал себе: «Немедленно уходи! Уходи, пока она не разбила тебе сердце».
Собравшись с духом, Мерион резко развернулся и вышел в давно уже опустевший холл.
Елена сразу же заметила, что Мерион выходит из зала. «Он узнал меня, узнал!» — воскликнула она мысленно. На мгновение ее голос дрогнул, но она тотчас же взяла себя в руки и, отбросив посторонние мысли, всецело сосредоточилась на словах и на музыке, необыкновенно тревоживших и будораживших чувства. Когда она закончила петь, по щекам ее катились слезы, и она очень долго удерживала последнюю ноту. Слушатели же стояли молча, совершенно ошеломленные; они прекрасно все поняли, хотя лишь очень немногие из них знали итальянский.
Певица снова улыбнулась, но теперь улыбка ее была немного горделивой — ведь она сумела справиться со своими чувствами и спела именно так, как должна была спеть.
Тут слушатели наконец зааплодировали, но на сей раз это была не буря аплодисментов, как случилось после исполнения первой пьесы. Теперь слушатели аплодировали с почтением и даже с некоторым благоговением.
Хотя ее вызывали на бис, Елена решительно покачала головой и сошла с возвышения. И ее тотчас же окружила восторженная публика, главным образом — мужчины.
— Расскажите нам об этой последней песне, синьора Верано, — попросил какой-то джентльмен.
Певица грустно улыбнулась и ответила.
— Я написала ее через десять дней после смерти мужа.
Собравшиеся вокруг нее слушатели в смущении переглянулись, и Елена, стараясь сгладить неловкость, поспешно добавила:
— Критики назвали эту песню «театральным мотивом, полным слезливой жалости к себе». Но подлинные любители музыки, которые, как всем известно, вовсе не критики, высоко ее оценили.
Слушатели рассмеялись, а потом один из них заявил, что «настоящие джентльмены придерживаются того же мнения».
Минуту спустя мистер Харбисон объявил, что настало время ужина, и вскоре все гости направились в столовую. Некоторые из джентльменов предлагали певице руку, но Елена вежливо отклонила эти предложения и пошла к хозяевам, чтобы поблагодарить их за приглашение, а затем откланяться.
Несколько минут спустя лорд Уильям проводил ее к выходу, и это было отмечено некоторыми из сплетников. Они с Уильямом намеренно говорили по-итальянски, так как очень немногие англичане владели этим языком.
— Как мило с вашей стороны проводить меня, мой дорогой.
— Может быть, у меня появится шанс увидеть Мию? — спросил виконт.
Елена взглянула на него с лукавой улыбкой.
— Так вот почему вы пожелали меня сопровождать! Вы когда-нибудь делаете хоть что-то без задней мысли?
— Да, кое-что делаю. Предаюсь любви, например. — Виконт тоже улыбнулся.
— Это никоим образом не убеждает меня в том, что вы подходящая компания для восемнадцатилетней девушки. К тому же, Уильям, вы не можете нанести визит в столь поздний час.
— Вы слишком строги, синьора. Вы сейчас говорите, как итальянская мамаша, — сказал виконт с упреком в голосе.
— Не мамаша, а опекунша, — возразила Елена. — Ведь теперь, после смерти ее отца и смерти Эдварда, именно я опекунша Мии. — Временами она чувствовала себя настолько старой, что, казалось, могла бы быть бабушкой этой молоденькой девушки.
— Миа была очень оживленной в предвкушении весны, которую проведет в городе, где дождей больше, чем солнечных лучей, — с улыбкой заметил виконт.
Елена со смехом закивала:
— Да-да, она необычайно жизнерадостная. Даже слишком жизнерадостная. Мы с Эдвардом полагали, что английский муж… успокоит ее, если можно так выразиться. — «Пожалуй, в данном случае слово «уравновесит» подошло бы больше», — мысленно добавила Елена. И действительно, Миа вносила оживление в любую компанию, особенно в мужскую. — А что касается погоды, — продолжала она, — то в такую чудесную и тихую ночь, как эта, Лондон кажется замечательным городом. И воздух здесь сейчас совсем весенний.
Она сделала глубокий вдох — вдохнула ночной воздух полной грудью и невольно улыбнулась. Аромат молодой листвы вселял надежду и, казалось, обещал что-то новое и радостное. Тут она вдруг вспомнила о вопросе, который хотела задать Уильяму.
— Скажите, а вы не знаете джентльмена, жена которого умерла в прошлом году? Ее звали Ровена.
— Да, конечно, знаю. Леди Ровена была женой Линфорда Пеннистена, герцога Мериона.
— Благодарю вас, Уильям. Благодарю… — кивнула Елена.
Значит, этот мужчина — герцог. И именно с такими людьми ей совершенно не хотелось иметь дело.
— А почему вы интересуетесь?.. — спросил Уильям. — Вы с ним знакомы?
