Тони смутился:
– Но мне и в голову никогда не приходило думать об этом. Хотя я знаю, что между нами, Клодия, разница. В год или два.
– Пять лет.
– Ну, пусть так. Какое это имеет значение? Да и выглядите вы… не скажешь, что вы хотя бы днем старше меня…
– Тридцать четыре. Мне тридцать четыре года. А вам, Тони, двадцать девять.
– Что из этого, Клодия? Возраст что-нибудь значит? О годах не думают, когда человек нравится, когда им восхищаются. Или вас заботит молва?
– Дело не только в том, сколько кому из нас лет. Ходят другие слухи, – нерешительно произнесла Клодия.
– Наверное, о том, что я – молодой человек в отчаянном положении: и имение и состояние у меня на краю гибели. Потому, мол, я и охочусь за вами, что без богатого приданого мне не вывернуться, – сказал Тони, помрачнев.
– Да, я об этом.
– Так вот как вы обо мне думаете, Клодия!
– Знаете, я ведь и в самом деле очень богатая вдова.
– А я не собираюсь делать вид, что это для меня ничего не значит. Вы же понимаете, в каком положении оказались мои родные. В этом сезоне в свете можно встретить еще парочку-другую вдов на выданье. Интересуй меня только деньги, разумно было бы с моей стороны расточать свои чары перед более доступной добычей. Если уж говорить правду, то мы и понимаем друг друга, и сочувствуем друг другу. По крайней мере, мне так это все представляется, миледи.
Тони произнес это светское обращение – “миледи” – не совсем так, как это принято в приличном обществе, а словно вкладывая в него почтение к повелительнице: “О моя леди! Моя госпожа!”
– И я тоже ощущаю эту взаимную симпатию, Тони. Полагаю, это потому, что и вам и мне ведомо, что это такое – потерять любимого и дорогого человека. И еще, вы, возможно, и в самом деле не намного меня моложе, но, глядя на вас, я вспоминаю время, когда была совсем молодой. Слишком молодой для обрушившейся на меня ответственности.
– Двадцать девять лет – это не семнадцать, Клодия. И я не мальчик, – ответил Тони, и в голосе его чувствовалась обида.
– Я совсем не хотела оскорбить вас, Тони. Не знаю, как вам даже объяснить это. – Клодия замялась, хотя понимала, что именно она хочет ему сказать. Но вряд ли ему будет приятно слышать от женщины, что та чувствует в нем только юношу, который забот никаких ведать не хочет, предпочитая грезить о свободе и о славе, добытой в бою.
– Вы мне очень небезразличны, Клодия. Я бы хотел…
– И я о вас тоже беспокоюсь, – прервала его Клодия. – И нахожу вас очень привлекательным. Но, может быть, пока оставим этот разговор?
– Я соглашусь, если вы скажете, что я сумел убедить вас в том, что в моих намерениях нет ничего бесчестного.
– О, я знаю, что ваши помыслы чисты, милорд, – мягко ответила Клодия. Она предпочла прекратить объяснение, которое грозило превратиться в предложение, потому что боялась за себя. Боялась, что согласится сразу, даже не дождавшись, когда он откровенно предложит ей руку и сердце. Однако, хотя она уже успела отчаянно влюбиться в него, все же отдавать свою жизнь в его руки… к этому она еще не была готова. Сначала следовало выяснить, как безнадежно его затянул азарт.
Заметив, что они вышли на балкон, Марк Хейлзуорт почти забыл о партнерше, глядя через ее плечо в сторону ушедшей пары. Когда же Тони прикрыл дверь балкона, Марк непроизвольно сдавил ладонь партнерши, и та едва не взвизгнула от боли.
– Простите великодушно, мисс Холл. Я задумался.
А когда Клодия и Тони вернулись в зал, Марк понял: пора что-то предпринимать.
На следующий день Марк покинул свой рабочий кабинет сразу же по окончании рабочего дня – событие и для него самого, и для его подчиненных небывалое. Стоило бы, наверное, подыскать кого-нибудь на место управляющего, до которого Марк дослужился при покойном графе. Но с властью расставаться не хотелось, и должность осталась за ним. Он ходил на работу дважды, а то и трижды в неделю, засиживаясь до восьми-девяти вечера. Тут у него даже маленькая гардеробная была, где он переодевался и, не заходя домой, прямо из конторы отправлялся в театр или на бал.
Еще необычнее было то, что Марк в этот день отправился не домой, а пошел в пивную “Под короной”. До нее надо было пройти несколько кварталов. Войдя в пивную, Марк выбрал себе место за столиком в самом темном углу и, усевшись, стал разглядывать стойку. У разносчицы, которая подошла, чтобы принять заказ, он попросил для себя эля и заказал выпивку для одного из молодых людей у стойки.
Молодой человек обернулся посмотреть, кого следует поблагодарить за щедрость. Марк помахал ему рукой, не вставая из-за стола.
– Это вы, ваша светлость?! Большое спасибо! Очень хороший напиток, милорд.
– Сядьте-ка со мной, Джим.
– О, милорд, – Джим явно растерялся, – как можно?
– Я настаиваю, – повторил приглашение Марк тоном, который, как хорошо знали его служащие, не сулил никакой особой снисходительности.
– Благодарю вас, сэр, – смирился Джим и присел рядом.
– Как долго вы у нас работаете, Джим? Сердце у молодого клерка ушло в пятки.
Приказчиком он стал недавно и чувствовал себя не очень уверенно. Не промахнулся ли он невзначай? Не потому ли лорд Фэрхейвен расщедрился на выпивку, что решил прогнать его и хочет лишь как-то скрасить это малоприятное дело?
– В должности я всего только семь месяцев, милорд.
– Вы довольны?
– О, да, так точно, ваша светлость.
– А ведь на должности младшего приказчика не очень-то разбогатеешь, правда?
– Конечно нет, милорд. О, ваша светлость, я не то сказал. Я имею в виду, что работа меня устраивает. И потом, не весь же век я буду ходить в помощниках приказчика, – добавил Джим, вдруг осмелев.
– А ваши родители? Где они трудились? В услужении, кажется? Так?
Джим был ошарашен. Он не думал, что лорду Фэрхейвену небезразлично происхождение его младших служащих.
– Да, милорд, это так. Они работали у лорда и леди Саммерс.
– Знаю. Замечательный дом. И хозяйство ведется образцово. И они решили дать вам образование?
– Они не хотели, чтобы и я зарабатывал себе на жизнь услужением, милорд. Поэтому отдали в школу. Мои родители хотят, чтобы я более преуспел в жизни, чем они.
– И вот вы вместе с нами. В компании “Хейлзуорт лимитед”.
– Так точно, милорд. И надеюсь задержаться здесь подольше. – А почему бы и не признаться в этом, решил Джим. Если и уволят, то искренность не повредит. А вдруг поможет.
– И я тоже хотел бы на это надеяться. Говоря откровенно, у меня к вам предложение. И ваше согласие может ускорить ваш служебный рост.
Джим от растерянности сделал слишком большой глоток оплаченного хозяином напитка. Что он слышит? Его не уволят, а, наоборот, обещают помощь в карьере.
