Она закончила свою речь, потребовав моих поздравлений. Мне кажется, что я высказала их несколько неловко. На самом деле, неожиданные сведения о таком важном деле лишили меня способности говорить достаточно связно. Однако она с невероятной нежностью и признательностью благодарила меня за щедрую заботу о благополучии ее и дочери и затем сказала:
– Я не искушена в выражении заверений, моя дорогая миссис Вернон, и у меня никогда не было достойного таланта выражать притворные чувства, чуждые моему сердцу, и поэтому я питаю надежду, что ты поверишь мне, если я скажу, что хотя я слышала много хорошего о тебе до того, как познакомилась с тобой, я и не могла себе представить, что так полюблю тебя. Я должна также сказать, что твое дружелюбие ко мне доставляет мне особую радость, потому что у меня есть основания полагать, что ранее тебя пытались настроить против меня. Я лишь хочу, чтобы Они, кто бы это ни был, кому я обязана такими добрыми намерениями, могли видеть, насколько мы близки по духу, и понять, сколь сильную привязанность мы чувствуем друг к другу! Но я не хочу тебя больше задерживать. Да благословит тебя Бог за доброту ко мне и моей дочери. Да будет твое счастье продолжаться бесконечно!
Что можно сказать о такой женщине, моя дорогая мама? – такая искренность и торжественность речи! Однако я не могу не сомневаться в истинности ее чувств и намерений.
Что касается Реджинальда, мне кажется, что он не знает, как все это понимать. Когда появился сэр Джеймс, он казался ошеломленным и растерянным. Глупость молодого человека и смущение Фредерики поразили его. И хотя краткий разговор с леди Сьюзан и оказал свое действие, я уверена, что он все еще уязвлен тем, что она позволяет такому человеку ухаживать за ее дочерью.
Сэр Джеймс, нимало не смущаясь, позволил себе без приглашения погостить здесь несколько дней. Рассчитывая, что нас это не удивит, он сознавал, что ведет себя довольно нагло, но воспользовался как бы правом родственника и с усмешкой заключил, что вскоре он может стать таковым. Даже леди Сьюзан, казалось, несколько смущена его самоуверенностью и в глубине души, я уверена, искренне желает, чтобы он уехал.
Но что-то следует сделать для этой бедной девочки, если ее чувства столь же искренни, как это представляется мне и ее дяде. Она не должна быть принесена в жертву хитрости или честолюбию; она не должна даже страдать от опасения этого. Девочка, сердце которой способно оценить достоинства Реджинальда Де Курси, заслуживает лучшей доли, чем быть женой сэра Джеймса Мартина. Как только у меня будет возможность побыть с ней наедине, я постараюсь добиться истины, но она, кажется, предпочитает избегать меня. Надеюсь, что причиной этого не служит какая-то обида и мне не суждено обнаружить, что я была о ней слишком хорошего мнения. Ее поведение в присутствии сэра Джеймса, конечно, свидетельствует о ясном понимании ситуации и о сильном замешательстве, но я не замечаю никаких признаков поощрения его.
Прощай, моя милая мама
Твоя и проч.
Кэтрин Вернон
Письмо 21
мисс Вернон к мистеру Де Курси
Сэр,
Я надеюсь, что вы извините мне эту вольность, которую я вынуждена была допустить из-за большой беды. Иначе я постыдилась бы побеспокоить вас. Я очень несчастна в связи с сэром Джеймсом Мартином, и у меня нет в этом мире другого пути помочь себе кроме обращения к вам. Мне запрещено даже говорить по этому вопросу с моими дядей и тетей. Поэтому я боюсь, что мое обращение к вам будет воспринято не лучше, чем игра словами, как если бы я следовала лишь букве, а не духу указаний мамы. Однако если вы не поддержите меня и не убедите ее отказаться от ее затеи, я буду почти в отчаянии, потому что не могу даже терпеть его. Ни одно человеческое существо, кроме вас, не может повлиять на нее. И поэтому, если вы будете так невыразимо добры и вступитесь за меня, убедив ее прогнать сэра Джеймса, я буду вам обязана больше, чем могу выразить словами. Я всегда питала отвращение к нему. Уверяю вас, что это не внезапный каприз. Я всегда считала его глупым, наглым и крайне неприятным. А теперь он стал еще хуже. Я лучше сама буду зарабатывать свой хлеб, чем выйду за него замуж. Не знаю, как просить прощения за это письмо. Я знаю, что позволила себе слишком большую вольность, и сознаю, как ужасно рассердит это маму, но должна пойти на такой риск. Я, сэр, ваша самая покорная слуга.
Ф.С.В.
Письмо 22
леди Сьюзан к миссис Джонсон
Черчилль
Это просто невыносимо! Моя драгоценная подруга, никогда прежде не была я так взбешена, и меня должно несколько разрядить это письмо к тебе, потому что я знаю, что ты, как никто другой, поймешь мои переживания. Конечно, кто еще, кроме сэра Джеймса Мартина, мог заявиться сюда в четверг! Можешь представить мое удивление и досаду – ведь ты хорошо знаешь, что я никогда не хотела, чтобы его видели в Черчилле. Как жаль, что ты не могла знать о его намерениях! Не удовлетворившись своим появлением здесь, он сам решил погостить несколько дней без какого-либо приглашения. Я могла бы отравить его; однако я постаралась использовать ситуацию наилучшим образом и с успехом рассказала мою историю миссис Вернон, которая никак не возразила мне, хотя не знаю ее настоящего мнения об этом. Я обратила ее внимание на то, что Фредерика почтительно относится к сэру Джеймсу, и дала ей понять, что окончательно решила выдать ее за него замуж. Она что-то сказала по поводу ее бедности и – ни слова больше. Какое-то время я была полна решимости осуществить этот замысел, особенно после того, как отметила быстрое усиление ее привязанности к Реджинальду. В то же время у меня не было надежной уверенности в том, что он ответит ей взаимностью. Расположение, основанное лишь на сострадании, может, по-моему, привести к тому, что они будут презирать друг друга. Конечно, Реджинальд ни в коей мере не охладел ко мне, однако на днях он как-то спонтанно и не к месту упомянул Фредерику и однажды отозвался о ней с похвалой.
Он был невероятно поражен при появлении моего гостя. Сначала он смотрел на сэра Джеймса с таким вниманием, которое к моему удовольствию отчасти напоминало ревность. Однако, к несчастью, мне не удалось по-настоящему помучить его, поскольку сэр Джеймс, хотя и относился ко мне с исключительной галантностью, очень скоро обнаружил перед всеми, что его сердце целиком принадлежит моей дочери.
Мне не слишком трудно было убедить Де Курси, когда мы были наедине, в том, что я была полностью права, с учетом всех обстоятельств, желая этого брака; и все, казалось, складывалось к лучшему. Никто не мог даже сомневаться в том, что сэр Джеймс отнюдь не Соломон, но я категорически запретила Фредерике жаловаться Шарлю Вернону или его жене, и поэтому у них не было повода для вмешательства, хотя моя наглая сестра, думается, ищет лишь возможности поступить так.
