Белл попыталась сосредоточиться, вспомнить, что же именно произошло. Однако в ее голове мелькали лишь отрывочные воспоминания. Она куда-то бежит. Холодно. Просто невыносимо! Почему она не может вспомнить? Появляется этот джентльмен, склоняется над ней, пытается согреть.
Поняв, что ничего больше не может вспомнить, она застонала. Но этот стон перешел в тревожный возглас, когда Белл заметила, что лежит совершенно обнаженная. Боже, что она натворила? Что произошло в этой странной комнате между ней и этим практически незнакомым ей человеком?
Поразмыслив, она немного успокоилась. Если бы и в самом деле произошло нечто, что она отказывается назвать словами, она бы помнила. Как можно забыть незабываемое? Причины, по которым она находится здесь, возможно, и не соответствуют правилам приличий, но ведь ты же не… «Боже милостивый, ты взрослая женщина, Белл Брэкстон, так называй же вещи своими именами… Так вот, никто тебя не насиловал. Это ясно как Божий день».
Но тут Белл подумала, что могло произойти нечто худшее, чем простое… совокупление. Что, если он видел ее ногу? Все поплыло у нее перед глазами. Наверное, потому-то она так уверена, что не произошло ничего выходящего за рамки пристойности. Они могли быть уже на пути к вершинам греховного экстаза, могли упиваться порочными наслаждениями, стонать от запретного восторга, и тут он увидел ее ногу. И все сразу закончилось. На собственном опыте она знала, что такое зрелище может сразу же испортить настроение, задуть все свечи желания, как если бы они никогда и не горели.
Белл посмотрела на сидящего на стуле мужчину и вспомнила, с какой благопристойной чинностью он вел себя в ресторане. Она попросила у него хлеба – сущий, казалось бы, пустяк, – но его это покоробило. Можно представить, как бы он оскорбился, предложи она ему разделить с ней постель. При этой мысли Белл чуть не рассмеялась. Вряд ли этот человек видел ее ногу или какую-нибудь другую часть тела. Несомненно, он сидит здесь, охраняя свои драгоценные владения. Раздела ее наверняка служанка, хотя и непонятно, зачем она это сделала. Но в конце концов какое это имеет значение? Ей надо как-то выбраться отсюда.
Белл сделала глубокий вдох-выдох, стараясь, однако, не разбудить спящего. Она должна незаметно покинуть эту комнату, этот дом, – желательно тайком от хозяина, даже если ей придется уйти, завернувшись в простыню.
Тихо-тихо, с ловкостью, которая могла бы сделать честь детективу из какого-нибудь десятицентового романа, Белл соскользнула с кровати. На цыпочках прошла по комнате, натянула платье, прямо на голое тело, надела туфельки, подхватила под мышку свои высохшие вещи, принесенные служанкой с кухни, и направилась к выходу. Миновав полутемный коридор, спустилась по длинной лестнице. Если кто ее и видел, то только изображения на портретах. Лишь после того как, повернув ручку, она открыла массивную парадную дверь, Белл вспомнила о том, что легко одета, а ведь она и понятия не имела, где находится. Но когда Белл пошла по красивой, мощенной битым кирпичом дорожке, она поняла, что все это время провела в доме человека, который постоянно устраивает многолюдные вечеринки с танцами.
Боже правый, оказывается, она, неизвестно почему, спала обнаженная в доме темноволосого, мрачного пирата – своего соседа.
– Тебе следовало бы лучше беречь руку, Стивен!
Сент-Джеймс выглянул из окна комнаты, расположенной рядом с вестибюлем. Окно выходило на Арлингтон-стрит и парк. Большинство людей разместили бы здесь свою приемную. Стивен же превратил ее в кабинет с плотными красными занавесками, восточными коврами, темными деревянными панелями и бесконечными рядами книг в кожаных переплетах.
Рядом с массивным, превосходной работы письменным столом красного дерева стоял его доктор.
– Тебе в самом деле следует беречь руку. Стивен не стал убеждать доктора в том, что неукоснительно соблюдал его предписания вплоть до последней ночи.
– Я уже слышал это, Гаролд.
– Если ты не будешь осторожен, твое плечо никогда не заживет.
– Я не спрашиваю, заживет оно или нет, а хочу знать, смогу ли когда-нибудь двигать рукой.
Доктор со смущенным видом начал собирать свои инструменты в черную кожаную сумку.
– Гаролд!..
Доктор погрузился в размышления. Его и без того морщинистое лицо сморщилось еще сильнее. Гаролд Мейфилд был домашним врачом Стивена и Адама с раннего детства. Лечил он и их отца. Именно Гаролд двадцать лет назад известил мальчиков о смерти родителей.
Беда случилась в морозную зимнюю ночь. Старый деревянный мост покрылся скользкой коркой льда. Разъезжаясь с встречной каретой, экипаж родителей ударился о деревянные перила и, проломив их, рухнул с моста.
Стивену было тогда семнадцать лет. И он помнил, какого труда ему стоило понять, что родители никогда не вернутся.
Адаму тогда было двенадцать. Случившееся неузнаваемо изменило его.
Управление всеми делами вместо отца взял на себя Стивен. Но и в семнадцать, и в двадцать семь, и сейчас, в тридцать семь, он знал, что не со всем справился достаточно хорошо. Особенно в том, что касалось Адама.
Джон Сент-Джеймс, или, как все его звали, Джек, был рослым благодушным человеком, который знал всех по имени, общался со множеством людей. Он любил жизнь, и та отвечала ему взаимностью, по крайней мере до того дня, когда удача изменила ему. Даже сейчас, по прошествии двадцати лет, Стивен тосковал по отцу, может быть, даже сильнее, чем в первые дни.
Закрыв наконец свою сумку, Гаролд вздохнул:
– Если говорить откровенно, Стивен, я не думаю, что рука сможет полностью восстановить свою работоспособность. Во всяком случае, так, как ты себе это представляешь. Но ты свыкнешься со своим положением. Тело приспосабливается. Живет же собака на трех ногах и даже не очень страдает от своего увечья.
Стивен посмотрел на него с каменным лицом. Гаролд, видимо, понял, что сравнение с трехногим псом никак нельзя назвать обнадеживающим.
Хмыкнув, он сказал:
– Ты должен радоваться, что уцелел, сынок. Двумя дюймами ниже, и пуля прошла бы прямо через сердце. – Он покачал головой. – Поэтому нечего жаловаться, что не можешь двигать рукой. Благодари Бога, что остался жив!..
Стивен рассеянно выслушал его слова, не желая мириться с горькой реальностью. Привыкнет ли он когда-нибудь жить, пользуясь одной рукой?
– Стивен!
Сосредоточившись, он увидел, что доктор пристально смотрит на него.
– Спасибо за откровенность, Гаролд, – сдержанно произнес он. – А теперь, если ты не против, я бы хотел заняться делами.
Гаролд не обиделся, пожав плечами, взял сумку и вышел.
