Ознакомительная версия.
Он все равно что спустил Анубиса с поводка.
Нахтмин схватил меня за плечо:
— Иди в наши покои. Приведи Хеквет с ее ребенком, потом запри дверь и никому не открывай, пока не услышишь мой голос. Я иду за свежей водой.
Придворные кинулись прочь. Нефертити встретилась со мной взглядом, и я почувствовала, в каком она ужасе от того, что Амарна ускользает из ее рук. Если чума проникла во дворец, это — смертный приговор для всех, кто заперт в нем. Эхнатон поднялся с трона и призвал стражников. Он кричал, что никто не смеет покидать его. Но ширящаяся паника была неостановима. Фараон повернулся к Майе, сидевшему у подножия помоста.
— Останься! — велел он.
Лицо зодчего посерело. Его город, возведенный в честь жизни, превратился теперь в монумент смерти. Посреди паники кто-то отдал приказ отвести детей в детскую. Всех детей младше шестнадцати отправили в самые защищенные покои во дворце.
— Кто будет присматривать за ними? Кто-то должен позаботиться о детях! — крикнул отец.
Но хаос было не перекричать. Ни один стражник не ступил вперед. Затем вперед вышла Тийя, мертвенно-бледная, но спокойная.
— Я присмотрю за детской.
Отец кивнул.
— Прикажи стражникам снова запереть окна, — приказал он Нефертити. — Пусть убивают всякого, кто попытается бежать. Они подвергают наши жизни опасности.
— Да какая разница? — пронзительно вскрикнула какая-то женщина. — Чума уже во дворце!
— На кухне! — огрызнулся отец. — Ее можно сдержать.
Но ему никто не поверил.
— Эй ты! — крикнул Эхнатон, указав на какую-то придворную даму, которая протолкнула своего ребенка сквозь открытое окно и собралась сама последовать за ним. Фараон выхватил у стражника лук и стрелы. — Еще шаг — и ты умрешь!
Женщина посмотрела на себя, на ребенка, сделала движение, собираясь втащить ребенка обратно, — и тут свистнула стрела. Все ахнули, а затем в Зале приемов воцарилось мертвое молчание. Женщина осела на пол, а ребенок закричал. Эхнатон опустил лук.
— Никто не покинет дворец! — выкрикнул фараон.
Он наложил вторую стрелу на тетиву и прицелился в середину молчащей толпы. Нефертити подошла к нему сзади и опустила оружие.
— Никто больше не уходит, — произнесла она.
Люди смотрели на нее круглыми, перепуганными глазами.
Эхнатон подошел к одному из жрецов. Тот рухнул к ногам фараона.
— Всякий, кто откроет окно или подсунет письмо под наружную дверь, отправится на кухню умирать. Стража! — распорядился Эхнатон. — Убейте всех поваров и поварят. Чтобы на кухне не осталось никого живого. Даже кошек.
Он посмотрел на повара, принесшего весть о чуме, и приказал:
— Начните с него.
Стражи поспешили выполнить приказ. Вопящего повара выволокли из Зала приемов прежде, чем он хотя бы успел взмолиться о пощаде. Наша семья дружно посмотрела на Нефертити.
— Все расходитесь по своим комнатам, — распорядилась она. — Тот, кто заметит у себя признаки чумы, пускай возьмет уголек из жаровни и нарисует над дверью Око Гора. Еду будут приносить раз в день.
Увидев одобрительный кивок отца, Нефертити приободрилась и заговорила громче и увереннее:
— Слуги будут брать еду из погребов, не из кухни. И чтобы никто не выходил из своих покоев до того, как дворец освободится от чумы, и еще две недели после этого.
Вперед вышел Панахеси, которому не терпелось очутиться в центре событий.
— Мы должны совершить жертвоприношение! — провозгласил он.
Эхнатон поддержал его:
— Да, пускай под каждой дверью поставят блюдо с мясом и чашу с лучшим вином Амарны!
— Нет! — Я кинулась к помосту. — Нужно повесить на каждую дверь венок из мяты и руты — и ничего больше!
Эхнатон развернулся ко мне.
— Сестра фараона считает, что знает больше, чем верховный жрец Атона?
Нефертити разозлилась:
— Она сведуща в травах! И она предлагает руту, а не гниющее мясо!
В голосе Эхнатона появилась подозрительность:
— А откуда ты знаешь, что она не пытается избавиться от своей сестры и шурина? Вдруг она хочет захватить трон ради своего сына?
— Пускай на каждую дверь повесят венок из мяты и руты, — распорядилась Нефертити.
— А жертвоприношение? — попытался надавить на двух фараонов Египта Панахеси.
Эхнатон выпрямился.
— Пусть его поставят у каждой комнаты, в которой желают защиты Атона, — громко объявил он. — Те же, кто желает навлечь на себя гнев великого бога, — он взглянул мне в глаза, — обойдутся без подношения.
Все расходились из Зала приемов в подавленном настроении. Когда толпа рассосалась, Нефертити коснулась моей руки:
— Что ты будешь делать?
— Вернусь к Бараке, запрусь и никого не буду впускать.
— Ведь нам нельзя быть всем вместе, да? — спросила сестра. — Собрать всю нашу семью в одних покоях — это значит рисковать всем.
В голосе ее звучал страх, и мне подумалось, что впервые рядом с ней будет только Эхнатон и никого более. Наши родители отправятся в свои покои, а Тийя будет присматривать за детьми.
Я погладила ее по руке.
— Мы переживем это по отдельности, — сказала я.
— Откуда ты знаешь? Ты можешь умереть от чумы, а я даже не узнаю об этом, пока кто-нибудь из слуг не сообщит об Оке Гора. А мои дочери… — Стройная фигурка Нефертити словно бы уменьшилась на глазах. — Я буду совсем одна.
Именно этого она боялась сильнее всего. Я взяла руку сестры и прижала к сердцу.
— С нами все будет хорошо, — пообещала я. — Мы увидимся через две недели.
Так я солгала ей единственный раз в жизни.
Черная смерть расползалась по дворцу, а Панахеси тем временем разносил подношения — блюда с солониной — к дверям тех, кто хотел получить благословение Атона. Он шел по коридорам в своем одеянии из шкуры леопарда и самых тяжелых золотых кольцах, а за ним тянулись молодые жрецы и высокими голосами пели хвалу Атону. А пока они пели, Анубис опустошал дворец.
Когда Панахеси подошел к нашей двери, Хеквет велела ему уходить.
— Погоди! — Я распахнула дверь и очутилась лицом к лицу со жрецом. Нахтмин и кормилица вскрикнули. — Я буду держать перед собой ветку руты, — пообещала я и снова повернулась к Панахеси. — Ты положил подношение у детской?
Панахеси отбросил полу леопардового плаща за спину и двинулся к следующей двери.
— Ты положил подношение у детской?! — крикнула я.
Жрец снисходительно посмотрел на меня:
— Конечно.
— Не делай этого! Не оставляй там подношение! Я дам тебе все, что ты захочешь, — в отчаянии взмолилась я.
Панахеси смерил меня взглядом.
Ознакомительная версия.