Гуон вскочил на ноги, его кадык ходил ходуном. По давней привычке он потянулся к мечу, но схватился за воздух, поскольку все оружие было оставлено под надзором настоятеля.
– Надо было убить тебя, пока была возможность.
– Ее никогда не было, – возразил Роджер, тоже хватаясь за пояс. – Хотите устроить испытание поединком? Хотите? Приказать кому-нибудь из моих рыцарей принести мечи, чтобы мы сразились над могилой отца? Хотите испытать меня, брат, боем насмерть?
Гуон сверкнул глазами, его челюсть шевелилась, как будто он жевал слова, которые не мог выплюнуть. Схватив свой кубок с вином, он швырнул его в лицо Роджеру и выбежал из комнаты, по дороге перевернув столик писца и припечатав слугу к стене. Два сопровождавших его рыцаря поспешно отправились следом. Роджер остановил своих людей умиротворяющим взмахом ладони. Кто-то протянул ему салфетку, и Роджер вытер лицо и шею. Писец и один из рыцарей Роджера подняли столик и разбросанные письменные принадлежности.
– Закройте дверь, – тихо сказал Роджер Анкетилю и посмотрел на Уилла, мясистое лицо которого выглядело потрясенным. – Или вы тоже уходите?
– Нет, милорд, – покачал головой Уилл. – Зачем? Брат думал, будто я последую за ним… Возможно, я и сам так думал, но этим мы ничего не добьемся, только обменяемся оскорблениями, а мы не для того здесь собрались.
Ноздри Роджера наполнил запах вина, металлический, почти как у крови. Вино покрывало его одежду, кожу, волосы. Он снова сел, когда Анкетиль с величайшей осторожностью закрыл дверь.
– Я никого не оскорблял.
– Мой брат явно считает два рыцарских надела оскорблением, – спокойно посмотрел на него Уилл.
– Что бы я ему ни предложил, он сочтет это оскорблением. – Роджер пожал плечами и задумался о своем младшем единокровном брате.
Их разделяло десять лет и пропасть семейных раздоров. Роджер всегда считал его не более чем тенью Гуона. С другой стороны, легко не заметить рулон тусклой ткани в глубине лавки торговца, но тусклая не значит некрасивая или непрочная. Порой совсем наоборот.
– Мне больше нечего предложить, – сказал он. – У Гуона нет сыновей, а мне нужно обеспечить пятерых и выделить приданое трем дочерям. Пока его угрозы лишь пустое бахвальство. И я не дам ему возможности сделать их чем-то большим.
Уилл снял приставшую нитку с манжеты.
– Между нами нет особой любви, равно как и между вами и нашей матерью, но, если бы вы предложили кое-что еще, нам было бы легче прийти к компромиссу.
– Например?
– Мой брат хочет устраивать в Банджи ярмарки и собирать дань с торговцев. Вы могли бы воспользоваться своим влиянием, чтобы его желание обошлось не слишком дорого. Вы также могли бы проследить, чтобы ему время от времени перепадало от королевских щедрот.
Роджер испытал удивление, смешанное с новым уважением к этому тусклому одутловатому брату.
– А вам какая польза от этого?
Уилл встал и расправил складки на котте:
– Мой брат не женат. У него были любовницы, но ни одна не понесла. Я его наследник, у меня есть жена и маленький сын. Когда-нибудь, рано или поздно, его земли и разрешение устраивать ярмарки перейдут к моему сыну… Я не столь горд и желчен, как мой брат, равно как и не столь честолюбив. Зачем мне половина графства? – Он невесело улыбнулся Роджеру. – Зачем я половине графства?
Роджер невольно улыбнулся в ответ и испытал странное чувство, оценив остроумие того, кого считал врагом большую часть жизни.
– Да, – произнес он. – Полагаю, я могу исполнить вашу просьбу.
– Полагаете или готовы связать себя обязательством?
Улыбка Роджера стала шире.
– Согласен, – ответил он. – Перед присутствующими здесь свидетелями, вашими и моими, я согласен.
– И вы возьмете моего сына в свой отряд, когда он подрастет? – слегка смутился Уилл. – Сам я не карьерист, но хочу, чтобы мой сын преуспел, насколько позволят обстоятельства.
– Возьму, – кивнул Роджер. – Он будет рыцарем.
Скрепив договор, они с Уиллом вместе покинули гостевой дом. Вокруг звенело птичье пение, солнце пригревало. Бок о бок они вступили в часовню, прошли по нефу, пересекли хор и оказались перед могилой отца.
Роджер поморщился, глядя на резные цветочные узоры и очертания креста посреди могильной плиты.
– Наши с отцом кости и прах будут едины, как никогда не была наша плоть, – произнес он.
Уиллу, похоже, тоже было не по себе.
– Не правда ли, странно? Мы с Гуоном были рядом с ним в жизни, но похоронят нас порознь.
– Полагаю, не так уж и важно, где мы будем спать в ожидании Судного дня, лишь бы это была освященная земля.
– Знаете, – покосился на него Уилл, – отец всегда питал к вам слабость.
– Он ненавидел меня, – покачал головой Роджер.
– Он не любил вас, признаю, но он никого не любил. Он уважал вас, даже если не признавал и не показывал этого.
– Сомневаюсь, – выдохнул через нос Роджер. – Он без конца требовал, чтобы я что-то сделал, а после наказывал за неудачи.
– Возможно, но с нами было так же. Отец верил, что это закалит нас. Но мы с Гуоном повиновались его воле, не бунтовали и не стояли за себя. Вы покинули его, вы сражались с ним на поле боя и победили. Вы проложили собственный путь, и это склонило чашу весов в вашу пользу. Вы доказали ему, что сильнее всех нас и достойны унаследовать графство. Раньше я этого не понимал, просто считал его несправедливым старым мерзавцем, но он знал, что делает.
Роджер еще раз посмотрел на могилу отца, и внезапно в нем забрезжило понимание, едва уловимое, как перемена угла, под которым солнце освещало вершину плиты. Он по-прежнему не любил отца, но Уилл помог увидеть старого графа с другой стороны. К тому же его было проще пожалеть теперь, когда он давно упокоился в могиле. Раны затягиваются, даже если оставляют шрамы. Опустившись на колени, Роджер с невольным почтением коснулся лбом края могилы, и с его плеч словно упал груз.
Через некоторое время он поднялся на ноги, поставил свечу за упокой души отца и вышел из церкви. Монахи тянулись в приорат для богослужения девятого часа[32], и их речитатив заполнял пространство между небом и землей божественными переливами, которые словно укрепили силы Роджера.
Его рыцари ждали рядом со своими лошадьми. Гуона нигде не было видно, но Роджер на иное и не рассчитывал. Свита Уилла состояла из конюха и сержанта.
– Я поговорю с Гуоном, – пообещал Уилл, когда они неуверенно пожали руки в знак зарождающейся дружбы.
– То, что я делаю, я делаю ради вашего будущего, а не его, – ответил Роджер.
Он откинул плащ в сторону, чтобы вскочить на коня, но остановился при виде всадника, несущегося к сторожке у ворот. Роджер узнал Дикона, гонца Уильяма Маршала, и вынул ногу из стремени. Он содрогнулся, поскольку новость, по-видимому, была важной. Уилл вопросительно взглянул на Роджера и тоже передумал садиться в седло.
