Филип взял коня под уздцы, и они ушли. Анна наконец встала и еще долго бродила по песчаному берегу, стараясь ставить ногу в след Филипа, а затем села у воды, вслушиваясь в плеск волн.
«Если я сейчас вернусь, он все поймет по моему лицу», – думала девушка. Ей нужно было успокоиться, и поэтому она не спешила, оставаясь на берегу до тех пор, пока красный диск солнца почти полностью не погрузился в воду.
– Пресвятая Дева, – беззвучно шептала Анна, – помоги мне, научи меня. Я слабая и грешная, я знаю. Но ведомо мне и то, что меня не страшит грех. Верни же меня на путь истинный либо дай насытить любовью измученное сердце…
Где-то вдалеке сонным голосом прокричала водяная птица. Сырой воздух был насыщен запахами растительной гнили, йода и рыбы.
Заслышав шаги, девушка оглянулась. Это снова был Жан. Мальчик нерешительно остановился в отдалении, переминаясь с ноги на ногу.
– Тебя опять послал он?
Жан кивнул. В сумерках его обезображенное лицо не было таким отталкивающим. Анна поднялась, отряхнув песок с одежды.
– Идем.
Семья рыбака уже собралась у огня, когда среди дюн показались Анна с Жаном. Они шли держась за руки, о чем-то весело болтая. Старая Матюрина даже рот разинула от удивления, увидев своего обычно угрюмого внука таким оживленным.
– Я наловил для тебя крабов, – сообщил, сияя, Жан. Анна еще никогда не видела его улыбки. – Один такой здоровенный, что еле уместился в миске!
В хижине пахло жареной рыбой, козьим пометом, сухой морской травой тюфяков. В очаге разгорался торф. Его свет плясал на лицах людей. Прочитав вечернюю молитву и поужинав, все стали готовиться ко сну. Филип подошел к Анне.
– Я вижу, вы уже достаточно окрепли, чтобы отправиться в путь.
Анна посмотрела на него и внезапно поняла, чего ей недоставало в рыцаре.
– Сэр Майсгрейв, а где же ваша цепь с ковчежцем? Неужели она пропала во время бури?
– Вы только сейчас это заметили?
Он запустил руку за ворот и извлек крохотную шелковую ладанку на серебряной цепочке.
– Если вы помните, миледи, когда мы покидали Англию, наши кошельки были пусты. Мы ступили на французский берег нищими. Вы были больны, вам требовались лечение и уход. Поэтому, недолго раздумывая, я продал и ковчежец, и цепь. Однако сама святая реликвия, которая, как бесценный талисман, хранила нас в пути, осталась у меня. Зато теперь у нас достаточно средств, и, я думаю, Делателю Королей не придется краснеть за свою дочь.
Анна нахмурилась.
– Мне казалось, что вы дорожите этой наградой.
– Да, она для меня много значила. Но, клянусь Всевышним, неужели вы, миледи, полагаете, что я стал бы колебаться в тот момент, когда ваша жизнь висела на волоске?
Анна будто бы и не слышала его слов.
– Этот ковчежец – символ доблести и победы, и, вероятно, он значил для вас не меньше, чем святыня, заключенная в нем. Сама королева Англии преподнесла его вам…
Филип лишь пожал плечами.
– Что сделано, то сделано. Ступайте-ка лучше спать. Мы отправимся в путь уже завтра, а вы должны отдохнуть перед дорогой.
Анна легла, но сон не шел. Она долго глядела в темноту, улыбаясь своим мыслям:
«Сначала кольцо, а теперь и ковчежец… И все это дары прекрасной Элизабет. Господь возвращает мне надежду…»
Они выехали чуть свет и долго ехали через ланды. Унылая равнина была покрыта вереском, зарослями колючего терновника и дрока. Песчаная тропа вилась среди заболоченных низин, кое-где темнели вершины елей. Жилье попадалось редко, только порой на горизонте возникали лениво вращающиеся крылья мельниц да среди пологих лиловых холмов бродили стада овец.
Смахивающие на ведьм крестьянки изредка пересекали им дорогу с корзинами трав или вязанками хвороста, останавливались и долго глядели вслед, заслонившись рукой от солнца. Среди зарослей попадались развалины часовен, таких древних, что стены их покрывал мох и лишь с трудом можно было различить резьбу на плитах.
Анна ехала на крупе Кумира позади Майсгрейва. Она снова была в мужском костюме, лишь сапоги и плащ на ней были новые. Девушка уже успела утомиться в пути, и теперь, когда конь шел ровной, размеренной рысью, ее невольно стало клонить в сон. Было душно, и Анна откинула капюшон, предоставив ветерку трепать отросшие волосы. Ее глазам наскучило однообразие пейзажа – бесконечные невысокие холмы светлого песка, волнуемый ветром вереск, среди которого кое-где поблескивала вода болот.
Держась обеими руками за широкий пояс рыцаря, девушка, прикрыв глаза, вспоминала, как они распрощались с семьей рыбака. Правда, сам рыбак лишь что-то буркнул в усы и направился к лодке, кликнув внука. Жан покорно пошел следом, но Анна видела, как мальчик несколько раз оглядывался, и помахала ему рукой. Женщины же с любопытством разглядывали Анну в одежде пажа, скользили взглядом по ее обтянутым узкими штанами ногам, по недлинному широкому плащу с большим капюшоном и застежкой на плече. Однако простились они с гостями сердечно и долго махали им вслед, пока силуэты рыцаря и его спутницы не исчезли среди дюн.
Под копытами поскрипывал песок, звенели цикады в кустарнике. Анна тряхнула головой, отгоняя сон. Губы ее пересохли, хотелось пить. Ей, уроженке туманной Англии, была непривычна жара. Она расшнуровала ворот и покосилась на Филипа, который словно не замечал солнца.
– Вы не устали, миледи?
– Все в порядке.
Но ее голос был едва внятен, и рыцарь решил не торопить коня. Не имеет значения, когда они прибудут, а девушка еще не окрепла после болезни.
Внезапно он напрягся. Голова Анны доверчиво склонилась на его плечо – девушка уснула. Качнувшись вперед, она машинально обвила его руками, сомкнув их на груди рыцаря. Теперь Филип старался вовсе не шевелиться, опасаясь разбудить девушку. Слегка повернув голову, он глянул через плечо и улыбнулся. Волна нежности охватила его с такой силой, что по телу прошла дрожь. Филип отвернулся. Он старался думать о дороге, но все мысли заглушал стук сердца Анны, который он ощущал и через кожу колета.
Анна спала. В том, как она уснула на полуслове, было что-то детское. Но Филип знал, что она вовсе не дитя, а настоящая дочь Евы с горячей кровью. В те дни, когда она металась в бреду между жизнью и смертью, он понял, как бесконечно дорога ему эта девушка, и молил небеса спасти ее.
Она твердила его имя в забытьи словно заклинание, как нечто могущественное, что только и могло спасти ее, и сердце рыцаря разрывалось от нежности и отчаяния. Прежде ему казалось, что он может оградить ее от всего света, теперь же проклинал свое бессилие…
Да, он любил ее, но между ними всегда непреодолимой стеной стоял долг, и это заставляло его сдерживать себя, быть с ней холодным и сторониться ее. Он знал, что так необходимо, и не желал ей зла, понимая, что поддайся он слабости – и доброе имя Анны может быть опорочено. Она принадлежит к очень высокому роду, и, когда займет подобающее ей положение, слишком много глаз будут неотрывно следить за ней… Нет, он вовсе не хотел сделать ее несчастной и поэтому даже испытал некоторое удовлетворение, заметив, что после той неукротимой вспышки страсти на корабле Анна начала избегать его. Он видел, что ее терзает уязвленная гордость, но было бы хуже, если бы между ними что-то произошло и, опомнившись, девушка возненавидела бы его. Нет, им следует оставаться чужими, так будет во всех отношениях лучше… Лучше?
