и чемоданами. И Ёлка вынуждена признать, что прогулка лишней не оказалась. Отпускает…
Вихрь мыслей о прошлом и настоящем нарушил знакомый девичий вскрик с лоджии на пятом этаже:
— Без шапки не стой, родная, — Лиза, зябко кутающаяся в шаль, переминается с ноги на ногу, стоя в проеме между комнатой и балконом, — ты каракуль свой куда дела?
— Сколько раз тебе говорить, Лизка, что у меня песец! — женщина рисует вокруг головы воображаемый предмет своего гардероба. — Писец! Вот тако-о-о-ой! Из «Березки», тебе по наследству достанется.
— Не ругайся!
— Да белый песец!
— Всё, я замерзла! Хоть рысь, не лето на дворе!
— Поднимаюсь! Чайник, давай, поставь!
— Быстрее!
Елена Чернова, делая уверенный шаг, отправилась к ребенку, которому почти двадцать, но он все ещё требует её советов и внимания…
Павлова практически не помнит, когда Космос и Пчёла прощались со своей бесконечной клоунадой, беспечно слушая чей-то рассказ. Потому что Рафалович переиграл их в два счёта, плавно начав расспрашивать о деловой жизни в столице, и, получая дипломатичные ответы Космоса, практически сразу заруливал в сторону дел питерских. Понимая, что при Ёлке из парней не вытянуть фраз про их процветающее дело и выгодные московские знакомства, Раф искусно делал вид, что удовлетворился ответом «как семь футов под кителем», который был подобран явно для старого моряка. Идут к цели, без перебоев и вприпрыжку. Такая уверенность импонировала отставному моряку.
Лиза готова шумно выдохнуть — только бахвальных разговоров о прикормленных точках и стабильной прибыли ей сегодня не хватало. Не за этим столом. Да и Космос с Пчёлой разумные мальчики — с точностью уходили от скользких вопросов, предлагали «попить чайку с дороги» и лишний раз выйти на лестничную площадку посмолить. К тому же, Лиза ждала, когда сможет с глазу на глаз поговорить с Ёлкой.
Не зря же они с Космосом разбирали бумаги её отца, и чуть ли не переругались на почве спорных записей в его дневнике. Потому что Холмогоров считал, что дела прошедших дней, забытые под слоем пыли, не обсуждаются, и они все равно не в силах в них окончательно разобраться и что-либо изменить. Лиза разумно полагала, что имеет право знать, что крылось в причинах аварии, устроенной под Ленинградом в марте восемьдесят третьего года. Не узнает покоя, пока не услышит имен, фамилий, да даже маломальски неважных обрывков о тех, кому так мешал её отец.
Космос может переживать за неё, нервничать, и лишний раз запирать старые ящики и прятать ключи, но разве Павлову это когда-либо останавливало? В этой квартире она знает про все тайники, и те, о которых и не догадывается Кос. И Чернова могла ответить почти на всё тревожащие вопросы.
Погружая свои тонкие пальцы в хрустальную вазу с лимонными мармеладными дольками, девушка с удовлетворением замечала, что любимая тётка выглядит абсолютно счастливой и умиротворенной. Всё впервые складывалось именно так, как хотела она; Ёлка, а не кто-то из семьи. Будь-то отец, считающий, что Виктор Чернов — партийный — и будет перспективным зятем. Будь-то мать, которая на корню зарубила светлые надежды Лены на супружество по взаимной любви, а не мимолетной симпатии, помноженной на привилегии, которые имела дочь второго секретаря Ленинградского обкома КПСС.
Нетрудно догадаться, почему брак Елены и Виктора Черновых рухнул сразу после того, как Дмитрий Александрович Павлов был отозван с посольской должности. Виктор больше не считал себя обязанным играть роль примерного семьянина, и Ёлка посчитала нужным выставить опостылевшего мужа за дверь. А географически — на службу в Москву, дальше по карьерной лестнице. Чернов ещё долго бы держался за формальный брак, изредка вспоминая о жене, оставшейся в Ленинграде, если бы не сугубо личные обстоятельства, к которым его высокое начальство отнеслось, к удивлению, с пониманием и участием.
Новые времена! Ещё десять лет назад товарищи по партии осудили бы Виктора Геннадьевича за аморальное поведение и разложение личности, но в восемьдесят девятом никто не думал возвращаться к пережиткам доперестроечной эпохи.
Появление внебрачного ребенка мужа не только развязало Черновой руки, но и спустя несколько лет после разъезда даровало свободу. Ёлка никогда не думала, что клочок бумаги под названием «свидетельство о расторжении брака» подарит ей столько радости. Она бы не собиралась обременять себя чем-то, кроме каждодневного умственного труда, если бы появление потерянного Рафаловича не поставило её перед выбором: отпустить или крепче завязать? Но всё равно поймает, и при удобном случае надерет хвост. Поминай, как звали твою строптивость и неуживчивый характер!
С возрастом к Черновой пришло острое понимание, что ей слишком часто приходилось терять близких. Она бы просто не смогла снова перенести разлуку с Рафаловичем, как в семьдесят третьем, и, наверное, и поэтому простила того, кого не переставала любить все эти годы. И не думала, что делает неверный шаг, необдуманный и скорый, как выходя замуж за функционера Чернова. Елена долго шла к принятию своей новой реальности, и, сидя за обеденным столом, имеет право улыбаться, зная, что мимика её лица не будет фальшивой.
Тем временем Рафалович балагурил, вернувшись к незатейливому расспросу молодежи о делах в столице, и при каждом удобном случае травя байки про свою флотскую жизнь. Не забывал он и собственные анекдоты, прямо или косвенно касающиеся пятой графы в его паспорте. На сорок третьем году жизни он наконец-то нашел свою истинную аудиторию, а не каких-то пришибленных комсомольцев, которым по долгу деятельности приходилось рассказывать о переменах и перспективах нового экономического курса.
По виду Космоса и Пчёлы, их возрасту и возможностям он предполагал и был уверен, что их занятия далеки от присказок Ёлки про кооператоров и коммерсантов, но все мы на чем-то поднимались… И поэтому Рафалович, держа хорошую мину, и покручивая в ладони выкуренную пачку драгоценного «Беломорканала», чувствовал себя в своей тарелке. Эти, по крайней мере, знали, когда нужно смеяться — реакция хорошая, что похвально…
— А вот, про свадьбу, кстати, Космос, обрати внимание! — Ёлка и Лиза не без удивления переглядываются, видя, как Холмогоров меняется в лице, приготовившись услышать совет о том, как не опьянеть раньше, чем после десятого тоста. — В еврейской семье, когда дочь замуж выдают, знаешь, как происходит все? Знаешь, астронавт ты наш?
— Таки если бы Лизка из ваших была, то я бы там, стопудово не откупился, — не ведающий чьих-то национальных традиций Космос только поводит плечами, одновременно выхватывая из блюдца Лизы обломок печенья, — а пришлось бы по-абрековски — воровать, сразу.
— Лёня! Ну что ты, а? Опять мозги пудрит, и ладно
