Они снова вместе. Николас ласкал ее и забавлялся с ней, сегодня он должен заниматься с нею любовью так, как он хочет этого, инициатива полностью в его руках. Не обращая внимания на ее отчаянные, неестественно громкие стоны, Николас анализировал ситуацию. Без сомнения, помимо ее прочих достоинств и многочисленных «талантов», она обладала еще и способностью проливать крокодиловы слезы в любой выгодной ей ситуации. Но что более всего поражало его, так это ее беспредельная наглость и невозмутимое спокойствие, с которыми она могла, например, спросить его, действительно ли он убил свою жену, и этим разворошить все те образы и воспоминания, которые он пытался заглушить. Пропади она пропадом! Он испытывал непреодолимое желание задушить ее, но вместо этого Николас довольно грубо сказал:
— Послушай! Постарайся делать более глубокие затяжки, только помолчи!
Алекса что-то почувствовала, взглянув ему в лицо, и беспрекословно повиновалась. Именно тогда, не в силах более сдерживать себя, Николас резко спросил:
— Скажи-ка мне, коли уж мы достаточно откровенны… Как это ты усвоила привычку посещать бордели ради собственного удовольствия? Знал ли об этом твой муж?
Непонятно почему, но его взбесила ее реакция на этот грубый вопрос: ни намека на смущение, а вызывающий, бесстыдный взгляд. Она смотрела ему прямо в глаза, спокойно отвечая на его вопрос:
— Это была идея моего мужа. Он хотел дать мне возможность познать природу человека, человеческую натуру и характер. Когда мы поженились, он знал, что ему осталось жить лишь несколько месяцев. Видишь ли, он хотел, чтобы я не была беззащитна перед лицом судьбы. А многие женщины, бедняжки, совсем не подготовлены к жизни! Вот тебя, например, когда мы впервые встретились, должно быть, забавляла моя наивность. Я ничего не понимала и не знала ничего о своих физиологических возможностях и ощущениях. Этим легко могут воспользоваться бессовестные и беспринципные ловеласы, соблазняя неопытных девушек! Но с тех пор я научилась многому, ведь у меня были лучшие учителя в мире. — Алекса вызывающе пожала плечами и задумчиво добавила: — Конечно, я поняла, что абстрактно воспринимать и даже наблюдать что-либо и пробовать делать это самой — совершенно разные вещи. Мне бы не хотелось всецело зависеть от прихотей, капризов и денег мужчины. Я предпочитаю выбирать сама.
— Правда? А той ночью в Риме ты была настоящей жрицей любви, Венерой… Признаюсь, любопытно узнать, почему ты пришла ко мне. Или же цель твоя — познать и «осчастливить» как можно больше мужчин? О Боже! — Николас усмехнулся. — Теперь-то я начинаю понимать тебя. Дева-блудница, умная, знающая, которая дразнит и соблазняет, много обещает и, как выясняется, ничего не дает. Таков был твой замысел, когда ты явилась как чудное видение. Так ли это? Теперь я припоминаю, что ты сумела показать, как многому ты научилась со времени нашей последней встречи. Не думал я, что ты все еще изображаешь из себя невинную девственницу. А твой муж, нравилось ли ему видеть тебя с другими мужчинами? Это он научил тебя, как довести партнеров до кульминационного момента и под надуманным предлогом бросить! Убежден, ты обещала им, что вернешься, а сама потешалась, как ловко их одурачила.
— Если ты не желаешь слышать правду, не задавай вопросов. Если же ты не знаешь ничего о моем муже, у тебя нет никакого права так говорить о нем! Он… — с возмущением возразила Алекса.
Она запнулась, Николас схватил ее за обнаженные плечи и с силой повернул так, что она почти упала на него.
— Я счастлив, что не был знаком с твоим мужем, использовавшим тебя в собственных интересах. Но мне все же любопытно, почему, по какому такому странному стечению обстоятельств, совпадению, очутилась ты в тот вечер у меня.
Прищурив глаза, Алекса с обидой взглянула на него. Неясно, какое лекарство он заставил принять ее, но оно освободило ее от страха. Голова ее была ясна, а мысли свободны, будто телесная оболочка отделилась от разума. Она четко произносила каждое слово:
— Ты хочешь знать причину? Однажды ночью я видела, как ты занимался любовью с Мадаленой в зеркальной комнате. И я поняла, что хочу тебя. Ведь это ты, да, именно ты пробудил во мне чувственность, хотя разум мой протестовал. Да, да, ты! Не будь я в тот вечер с тобой на пляже, сэру Джону, быть может, не пришлось бы спасать мою репутацию, объявив, что мы помолвлены с ним. Да… Какое значение это имеет теперь? Я лишилась девственности и потеряла мужа — и все в одну ночь, Николас Дэмерон! А иллюзии и невинность улетучились задолго до этого. — И она улыбнулась так мягко, что, казалось, это была какая-то глубинная, внутренняя улыбка, и так не похоже на нее. — Но что тебе до всего этого? Теперь, когда мы знаем все самое худшее друг о друге и наигрались уже в «вопросы и ответы», есть ли у тебя какие-то иные причины и желания удерживать меня здесь? Или я могу вернуться домой? Меня совершенно не волнуют ни твоя помолвка с Элен, ни бал у твоей Belle-Mere.
«Только не дрожать от страха, надо попробовать осадить этого самодовольного самца! Смотреть только в глаза, ни в коем случае нельзя, чтобы он почувствовал, что я боюсь, иначе я пропала…»
Показалось вдруг, что на нее повеяло самой смертью, когда она заглянула в глубину его зеленых глаз. Словно во сне отвечала она на его объятия, прижимаясь к нему еще сильнее, и вдруг он грубо повалил ее. Казалось, она чувствовала каждое движение его тела и всю его плоть в эти минуты интимной близости. Она засмеялась, так велико было наслаждение.
— Распутница! — прошептал он грубо. — У тебя богатая практика.
Он приподнял ее, и Алекса затаила дыхание — последовало продолжение этого чувственного наслаждения. Лишь на мгновение прервав их поединок чувств и страсти, Алекса откинула прядь золотистых волос, опутавших их с ног до головы. И вновь продолжался их неистовый, безумный акт любви.
— Тебе не нравится это? Ты ошибаешься, я не проститутка. Я не требую платы за то, что доставляет мне удовольствие. И я выбираю сама. Довольна ли ваша светлость? Как вам нравится роль моего жеребца?
— Нравится, пока хороша выездка и вы ублажаете меня, моя госпожа.
Он принял ее вызов и вдруг подумал: а почему бы и нет? До чего же хороша и соблазнительна она была — ее страсть, даже некоторая агрессивность! Гораздо привлекательнее, чем мрачная маска жертвы. В конце концов, разве ждал он от нее чего-то иного? Да ему-то какое дело до того, сколько мужчин ласкали, целовали, соблазняли ее и скольких соблазнила она? Морская нимфа, которую он вытащил сетями на берег, и дрожащая девственница, по его собственной глупости не тронутая им. Все это были надуманные им самим образы и видения, всецело захватившие его воображение. Искусная, опытная шлюха, каждый шаг, каждое движение которой были просчитаны и испытаны, была настоящей женщиной. Именно она, и никто иной. Он был не жертвой обмана, а сознательно обманывал себя сам.
