— Давай сделаем остановку. Двинемся в путь, когда рассветет.
Он не отвечал, увлекая дальше коней. Где-то прокричала сова. Кони встряхнули влажной гривой. Полосы наплывавшего к утру тумана завихрились, разорвались на миг в бледном отсвете проступавшего дня.
Наконец они выбрались на сухую почву. Пошли крупные деревья, главным образом широкие и массивные дубы. Между ними пробивался сменный молодняк. То там, то здесь на фоне серевшего неба проглядывали острые силуэты: елей. Они продолжали продвигаться вперед. Лес сменился открытой местностью. Попадались валуны и насыпи, на которых летом рос папоротник, а сейчас виднелись лишь спутанные побеги куманики.
Когда совсем рассвело, они сделали привал, немного поели. Кони ощипывали побеги на кустах. Эмму клонило в сон, но Херлауг не дал ей расслабиться. И опять они ехали. Объезжали селения и монастыри стороной, опять углубились в лес. Эмма считала, что им уже нечего опасаться погони, но Херлауг был непреклонен.
— Они потеряли двух столь ценных пленников, что всю Нейстрию смогут поднять, лишь бы найти нас.
Они вновь углубились в лес по бездорожью. Эмма с тоской смотрела на соломенные кровли хижин, откуда долетал аромат дымка и лепешек. Ей так хотелось отдохнуть, согреться. Она вся промокла, у нее болели от долгой езды верхом ноги и спина. Херлауг, чтобы приободрить ее, пробовал шутить:
— Ты в этой куртке и овчинных сапогах на чучело похожа. Где та легконогая красавица с тугой грудью и рыжими косами, при одном появлении которой у мужчин пересыхало во рту?
Но Эмме было безразлично, как она выглядит.
— Тебе-то я никогда не нравилась.
— Ну, даже когда у меня были оба глаза, я не был слепцом. Но на тебя не имел права. Ты принадлежала Атли… потом Ролло.
— Ты до сих пор не можешь простить меня за Атли?
— Что прошло, то прошло. А мне отныне надо ежедневно молить христианского Бога за то, что именно ты освободила меня. Да и королю Карлу поблагодарить тебя не помешает…
Эмма что-то пыталась вспомнить о том, что Херлауга, графа Санлисского, хотели выставить как свидетеля против канцлера Геривея и короля Карла. Но мысли складывались вяло. Она так устала… Больше суток в седле, в сырости, в холоде, почти натощак.
Ночью они выехали к жилищу отшельника у лесного источника. Старичок поначалу испугался, когда дверь его резко распахнулась, и появился воин, держащий на руках другого. Эмма почти свалилась с седла на руки Херлауга, заснула моментально.
— Эй, старик! Позаботься о наших лошадях. Потом, когда хлебал жидкую гороховую похлебку, расспросил отшельника, где они находятся. Оказалось, старик давно ушел от мира и ничего не знал, что в нем происходит, всецело посвятив себя молитве. Он пояснил, что в двух лье находится лесное аббатство Святого Винсента, куда он изредка наведывается за солью и хлебом, а если ехать и дальше на север, будет крепость Мезон. Херлауг кивнул. Понял, что они далеко уехали, чтоб опасаться погони, а вот любой разъезд может их остановить, ибо они все еще в землях Роберта Нейстрийского.
Эмма проспала более двенадцати часов. Но, проснувшись, почувствовала себя бодрее. С удовольствием поела.
— Сколько времени нам понадобиться, чтобы добраться в Нормандию? — спросила она, потягиваясь.
Херлауг накладывал в корзину выделенные им отшельником продукты: немного вяленой рыбы, ржаной хлеб, сухие плоды да еще пресные лепешки, какие пекут на торфяном огне. Слышно было, как за бревенчатой перегородкой отшельник доит козу.
Херлауг внимательно поглядел на молодую женщину.
— Мы не поедем в земли Ролло.
Эмме показалось, что она ослышалась. Тогда Херлауг стал объяснять:
— Пока ты спала, я съездил в аббатство Святого Винсента, это недалеко. Выдал себя за наемного вавассора, ищущего службы, и заодно расспросил монахов. Ты должна знать, Эмма, нас уже ищут и схватят на первом же посту. Земли герцога Роберта преграждают нам путь в Нормандию, и нас нельзя бы было назвать мудрыми людьми, если бы мы стали пробираться на север.
— Но у нас все равно нет иного выхода, — встрепенулась Эмма.
— Есть.
Он накрыл ветошью корзину, поплотнее заткнул ее. Потом покосился за перегородку, где возился отшельник. Они говорили на нормандском языке, чтобы старик не понял, о чем речь.
— Мы с тобой и дальше будем ехать на восток. Благо небо расчистилось и мы сможем ориентироваться по звездам. Так мы скоро выедем на старый римский тракт, что проходит мимо Этампа. Я бывал там и хорошо знаю местность. Нам следует миновать Этамп и ехать далее на восток, пока не минуем Сену. Это, конечно, опасно, но, думаю, там нас ждут менее всего. Будь я на месте Роберта, я бы расставил посты на пути в Нормандию, а не в глубине собственных владений. Поэтому нам здесь безопаснее будет достичь Сены, а оттуда, по старому торговому тракту, добраться до Марны, где начинается домен короля Карла.
— При чем здесь его величество? — не выдержав, перебила Эмма. — Мне нужно в Нормандию, в Руан, к Ролло. — Тогда тебе лучше добираться без меня. Она охнула.
— Ты хочешь оставить меня?
— Нет. Но поверь, для Роберта граф Санлисский сейчас значит больше, чем отвергнутая жена Ролло.
Эмма почувствовала, что краснеет.
— Все это недоразумение.
— Возможно. Однако не об этом речь. Нам надо решить, куда ехать. Ты настаиваешь на пути в Нормандию, я же избрал для себя путь к Карлу Простоватому. Во-первых, потому, что нам вдвоем не удастся проехать на север, ибо на мне такая метка, — и он указал на свой перевязанный глаз, — а во-вторых, мне необходимо встретиться с канцлером Геривеем, который один может предотвратить охоту, которую начал на меня Робертин. Эмма едва вникала в слова Херлауга. Думала лишь об одном — что он готов ее бросить. А ехать одной… без защиты и поддержки, когда она едва ли сможет постоять за себя.
— Тебе просто не терпится выслужиться перед королем, чтобы сохранить за собой графство!
Херлауг вздохнул, откинул со зрячего глаза отросшие, свисавшие космами волосы. Он был лишь немногим старше Эммы, но седина в его волосах, зрелый взгляд, отросшая за время плена борода делали его значительно старше. Да и в голосе его была спокойная мудрость пожившего человека.
Он не стал разуверять Эмму, что желал бы оставить за собой титул сеньора Санлисского. Но главное то, что он сказал вначале, — вдвоем (одноглазый воин и его спутник, который, как ни старается, едва может скрыть свою женственность в манерах и облике) они будут привлекать к себе внимание, и все их шансы прорваться в Нормандию столь же велики, как у тролля, пытавшегося воевать с солнцем.[47]
