— Конечно. Спасибо, господин Уорти. — Мигель встал и протянул руку. — Благодарю за помощь.
— Если я могу хоть чем-то оказаться полезен вам в подготовке к путешествию…
— Я сообщу вам.
Мигель поплелся по коридору, сопровождаемый звуками царапающих пергаментную бумагу перьев, шелестом документов, приглушенным шепотом секретарей и клерков в одинаково безликих одеждах, запахом чернил, плавающими внутри столба света пылинками, безмолвием и жарой приближающегося равноденствия.
Выйдя на мощенную булыжником улицу, он услышал стук хлопающих ставен и дверей — это лавочники готовились к обеду и сиесте. Эти звуки вывели Мигеля из забытья. Пешеходы спешили укрыться внутри зданий, улица постепенно становилась безлюдной. Мигель наконец во всей полноте осознал суровую правду: скоро он впервые в жизни уедет за пределы Пуэрто-Рико и у него даже не остается времени посетить гасиенду Лос-Хемелос. До разговора с господином Уорти он и не подозревал, что путь туда ему закрыт. Эта новость странным образом приободрила его, как будто необходимость самому изобретать отговорки, чтобы не навещать мать, тяготила его. «Поеду туда, как только вернусь из Европы», — решил юноша.
Он понимал, что Мигель, вошедший в контору господина Уорти, навсегда остался там. Тот человек растворился среди накладных на грузы, заверенных нотариусом документов, договоров аренды, купчих и перевязанных тесемками увесистых коричневых папок. Помыслы и желания его были верны и чисты, но характера и сил отстаивать свои убеждения не хватало. Бетансеса один раз уже высылали из страны, он вернулся, чтобы вновь стать дестеррадо. Чем пожертвовал патриот в борьбе за освобождение мужчин и женщин, которых даже не знал? Мигель был сделан из другого теста. Как только его беспечная жизнь оказалась под угрозой, от благочестивых намерений не осталось и следа. Перед глазами появилась еще одна давно забытая картина: мать стоит под деревом неподвижно, как столб, пока все и вся на батей суетятся и снуют вокруг нее. Ничего общего с действительностью это воспоминание иметь не могло, но почему-то Ана запомнилась сыну именно такой: недвижимой, спокойной, с устремленным на него взором черных, словно оникс, глаз.
Возможно, сейчас, когда он только начал обретать себя, это и к лучшему, что он не поедет на гасиенду и не ощутит на себе ее пристального, пронизывающего взгляда.
Если будешь жить иллюзиями, умрешь от разочарования.
Испанская поговорка
В те полгода, пока длилась сафра, у Северо Фуэнтеса не оставалось времени на праздное времяпрепровождение и компании. Общаясь каждый день с разными людьми, ему редко удавалось держаться с ними на равных. Жизни поденных рабочих и мелких фермеров находились в его руках, так что ни о какой дружбе здесь и речи не шло. С армейскими офицерами и капитанами кораблей он чувствовал себя легко, но, будучи землевладельцем, относился к оседлой знати и, таким образом, являлся лишней ступенью в зыбкой иерархии солдат и моряков. Городские торговцы и ремесленники, многие из которых задолжали Фуэнтесу, тоже не хотели сходиться с ним ближе, чем того требовали приличия.
Время от времени Северо заезжал к Луису Моралесу Фонту, единственному партнеру во всей округе, всегда принимавшему его с большим радушием. После этих визитов майордомо долго не мог избавиться от чувства омерзения. Молодящийся и преисполненный кипучей энергии, дон Луис часами делился с соседом воспоминаниями о любовных похождениях и соблазненных им рабынях. Его единственного оставшегося в живых сына Маноло сельское хозяйство не интересовало. Он женился на испанке, которая отказалась жить в кампо, и теперь молодые строили дом в новой, богатой части Гуареса. Завидев на городской площади Маноло, прогуливавшегося под руку с надменной женушкой Ангустиас, Северо Фуэнтес всякий раз гадал, что бы подумал этот напыщенный юнец, услышь он россказни о папашиных похождениях.
Дон Луис больше не представлял опасности для гасиенды Лос-Хемелос, столь беспокоившей Ану в первые годы. Тогда он был моложе и трезвее, само веселье и очарование. Но после того как эпидемия на излете забрала Фаустину и их старшего сына, Луис пристрастился к выпивке. За годы он превратился в пьяницу, вконец распустившегося и творившего с оставшимися у него рабами непотребства еще большие, чем при жизни жены, которой удавалось сдерживать его буйный нрав. Северо и навещал-то старика только затем, чтобы проследить, как бы Сан-Бернабе не превратилась в руины, подобно владельцу. Луис брал у него под залог крупные суммы, и майордомо надеялся, что ферма и рабы в конце концов окажутся в его руках. Надежда превратилась в уверенность, окрепла, когда в декабре 1859 года с доном Луисом случился удар и нижняя часть тела оказалась парализована. Через некоторое время он пошел на поправку, но, несмотря на уговоры Маноло, покидать Сан-Бернабе отказался. А вместо этого нанял надсмотрщиком и сиделкой брата и сестру, таких же грубиянов и пошляков, как и их работодатель.
По дороге от дона Луиса к Консуэле Северо проехал через Ла-Паланку — поселение из двадцати лачуг и бохиос, которое он решил разбить на своей не очень плодородной земле между гасиендой Лос-Хемелос и Гуаресом. Во время сафры местные жители обрабатывали поля, а во время мертвого сезона выращивали второстепенные культуры. Часть урожая забирал Северо, и обе стороны такое положение дел устраивало. Фуэнтесу удалось собрать вместе задолжавших ему работников, не спешивших искать счастья в других местах и возделывавших землю, которая иначе осталась бы неосвоенной. Деньги, заработанные во время сафры, они тратили в принадлежавшей ему бакалейной лавке, где распоряжались одна кампесшш и его незаконнорожденный восемнадцатилетний сын.
Звучащий в голове голос обещал Северо, что он проскачет по полям гасиенды Лос-Хемелос с собственным сыном, но после эпидемии холеры Ана утратила интерес к любовным утехам, а он не хотел ее принуждать. Как и Консуэла, жена оказалась не способна зачать ребенка. Фуэнтес любил их обеих — Ану за ее целеустремленность и аристократизм, Консуэлу, потому что она не отличалась ни тем ни другим.
Он не собирался бросать ни одну из женщин из-за того, что они не сумели подарить ему ребенка, плоть от плоти ею и продолжение его существа. Вместо этого, после десяти лет бездетного брака с Аной он стал пристраивать своих Нелл незаконнорожденных сыновей на работенку получше. Голос в голове не объявлял наследником никого из тридцати мальчиков, по его последним подсчетам рожденных крестьянками, поэтому управляющий присматривался ко всем сразу и обучал ремеслам: в будущем он сможет положиться только на трудолюбивого и умелого работника. А парни из кожи вон лезли в надежде на новые возможности, некоторые даже осмеливались воображать себя его преемниками и в мечтах уже восседали на прекрасном андалузском жеребце, осматривали расстилающую внизу долину из особняка Эль-Дестино. Северо, на собственной шкуре испытавший, что значит быть голодным мальчишкой, не мешал им мечтать и соперничать друг с другом за его расположение. Но, не решив окончательно, кто именно достоин стать его наследником, он никому не позволит называть себя отцом.
