Это была одна из лучших городских гостиниц «Белый олень», о чем свидетельствовала вывеска, изображавшая это благородное животное. У входа лежала плита, служившая подножкой для всадников. На нее и соскочила Анна, однако тут ее повело, она качнулась так, что венок слетел с головы и, не поддержи ее рыцарь, она могла бы растянуться на мостовой. При свете потешных огней он увидел ее лицо. Глаза девушки возбужденно блестели, щеки разрумянились, от нее пахло вином. Филип понял, что, выпив вина почти натощак, после длительного пути, она изрядно захмелела.
– Эти южные вина, – предостерегающе сказал он, – легки и приятны на вкус, но на деле куда крепче, чем кажутся поначалу. Так что будь осторожна, малышка…
Он осекся, и Анна удивленно уставилась на него. Филип растерялся, досадуя на свою неожиданную фамильярность, но Анна только весело расхохоталась. Неожиданно засмеялся и Филип.
Подбежал слуга, принял у них Кумира, и они ступили в обширный гостиничный двор. В глубине его виднелись служебные постройки и конюшни. Доносился людской гомон, свидетельствующий о немалом числе постояльцев. Из дверей гостиницы лился свет и слышалось разухабистое пение. Хозяин, высокий крепкий мужчина с черными, подрезанными скобкой волосами, кланяясь, вышел навстречу вновь прибывшим.
– Добро пожаловать в лучшую гостиницу Бордо! Сегодня у нас полным-полно народу, но я уверен, что, если у вас в кошельке найдется несколько серебряных флоринов, вы не пожалеете, что остановились тут.
Поднявшись по ступеням, путники очутились в пропахшем соусами и вином обширном зале гостиницы. В те времена в Европе, а в особенности в Англии, гостиницы и постоялые дворы пользовались дурной славой, и порядочный человек без особой нужды туда не заглядывал. Лишь во Франции картина была иной. Здесь богатый горожанин не чурался посидеть в кабачке, а знатный дворянин – отобедать на постоялом дворе, посидеть с друзьями у камелька, смакуя вино и обмениваясь последними новостями.
Пол в помещении был вымощен черными и белыми плитами, камин облицован красным кирпичом, и над огнем шипело несколько вертелов с тушками цыплят, которые вращала бегавшая в колесе специально обученная собака. Другие кушанья и вино служанки в накрахмаленных передниках вносили на подносах из двери в глубине зала. Стены были выбелены, вдоль них тянулись полки, уставленные начищенными до блеска медными кувшинами и блюдами.
Анна поскорее заняла место за одним из длинных, тянувшихся через весь зал столов. Она слышала, как Филип втолковывал трактирщику:
– Нам нужны по меньшей мере две хорошие комнаты.
Хозяин мялся.
– Помилосердствуйте, сударь. В городе из-за праздника толпы приезжих, мое заведение переполнено. Я могу вам и вашему пажу предложить лишь одну комнату, зато самую лучшую, чистую и круглую, расположенную в одной из башен. Там есть большое окно и широкая удобная кровать с пологом. Даже знатные господа не брезговали переночевать там…
– Меня устроят только две комнаты, – сухо перебил Филип, подкрепив слова монетой.
Хозяин повертел ее в руках, и лицо его сделалось умоляющим.
– Сударь, у меня действительно осталась лишь одна незанятая комната. Даже чердак сдан. Конечно, вы можете уехать, но, уверяю вас, вы вряд ли сможете отыскать сейчас сразу две свободные комнаты.
Филип задумался. В словах трактирщика была правда. Они могут до ночи бродить по городу, но так и не снять жилья. Филип поглядел на сидевшую за столом девушку. Везти ее дальше, когда она голодна и устала… К тому же эта гостиница, с какой стороны ни посмотри, лучшая в городе.
– Хорошо, мы остаемся.
Он выложил щедрый задаток. Хозяин расплылся в улыбке, принял заказ, тотчас прибежала служанка и поставила перед ними два оловянных кубка и запотевший кувшин. Филип налил и себе, и Анне. Девушка не стала возражать. Отведав вина, она нашла его восхитительным. При каждом глотке по телу разливалось приятное тепло, и, когда подали еду, она набросилась на нее с жадностью. Приправленные пряностями цыплята таяли во рту, жареные пирожки аппетитно хрустели. Всевозможная зелень, гарнир из яблок и тыквы – что говорить, кухня в «Белом олене» была выше всяких похвал.
В зале было много важных господ, несколько офицеров, богатые горожане и торговцы. Вблизи от Анны с Филипом веселилась группа изрядно подвыпивших купцов в плоских бархатных шапочках и долгополых камзолах. На их поясах, по моде того времени, покачивались богато расшитые кошели. Недолго думая, они предложили Филипу и Анне выпить с ними за здоровье герцога. Девушка тут же подставила бокал, стараясь не замечать укоризненного взгляда Майсгрейва. Ей нравился этот напиток, и она не видела ничего плохого в том, чтобы поддержать веселый тост за здоровье Карла Валуа, герцога Гиеньского.
Анна ела, слушая возбужденную беседу соседей по столу, обсуждавших персону герцога.
– Я представлял его себе чуть ли не великаном из баллад! – воскликнул крепкий молодой купец с лицом скорее воина, нежели торговца. – А он оказался щуплым и малорослым. Да и красавцем его не назовешь. Глаза слезятся, щеки дряблые, а нос словно груша.
– Такой нос да при малом росте – вернейший признак того, что как мужчине ему цены нет, – хихикнул краснолицый малый в синем камзоле.
– Что верно, то верно, – согласился толстяк с сочными алыми губами. – Говорят, что, хотя наш герцог вовсе не красавец, баб у него без счету, а его братец – король Людовик – вовсю поощряет эту слабость брата.
– Зато это выводит из себя Карла Бургундского, – вмешался четвертый постоялец, типичный южанин с оливково-смуглой кожей. – Он давно переманил бы на свою сторону Валуа-младшего, женив его на своей наследнице Марии, да боится, что прелестной бургундской принцессе придется постоянно воевать с бесчисленными любовницами Карла.
– А поговаривают, что наш Карл уже неоднократно к ней сватался.
Смуглый южанин подался вперед.
– Клянусь распятием, это правда! Я возил товары в Дижон, когда он в очередной раз прибыл туда, чтобы просить руки Марии Бургундской. Однако в его свите повсюду следует некая красавица монахиня, по слухам – потрясающе темпераментная особа. Говорят, наш Карл спаривается с ней прямо в присутствии приятелей, дабы те убедились, как сия святая сестрица изнывает под ним от сладострастия, отнюдь не стесняясь чужого присутствия. И говорят, даже…
Понизив голос, он стал сообщать такие немыслимые подробности, что глаза мужчин разгорелись, а щеки сидевшей среди них Анны стали алее розы. Впрочем, они принимали ее за пажа, зато в сторону Филипа девушка боялась даже глянуть.
– Монахиню называют Неистовой Матильдой, – играя глазами, продолжал рассказчик. – Она, бесспорно, красотка, однако стоит на нее глянуть, и, клянусь святым Андре, любому становится ясно, чего ей надобно. Видели бы вы этот не пропускающий ни одного мужчину пристальный взгляд, эти дрожащие, словно от долго сдерживаемой страсти, губы! Неудивительно, что герцог Бургундский поклялся не отдавать нашему Карлу дочь, пока подле него будет эта блудница. И что бы вы думали? Карл Валуа настолько увлекся этой расстриженной монахиней, что отложил свое сватовство до лучших времен.
