Единственное, что отчетливо запомнилось Анджелине, был их приезд в городской дом Делакруа и встреча с мадам Элен, матерью Андре. Мадам была настолько шокирована, что не смогла скрыть выражения панического ужаса на своем холеном лице. Причем, казалось, тревогу у нее вызывало не нарушение каких-то правил приличия, а сам внешний вид Анджелины и Андре.
Заляпанное грязью, изношенное до последней степени серое платье Анджелины, ее измятый плащ, непричесанные волосы, а также грязный неряшливый костюм Андре. Что если друзья и знакомые мадам Делакруа видели их в таком удручающем состоянии? Или заметили их въезд в город в такой убогой повозке? Мать Андре даже не могла вообразить себе такое! Только через какое-то время она, наконец, заметила перевязанную руку своего единственного сына и стала расспрашивать молодых людей, зачем они пожаловали сюда и почему находились в таком состоянии.
Анджелина пила шоколад и разглядывала обстановку комнаты. Стены, обитые муаром и тафтой, косяки и двери, расписанные луговыми колокольчиками, на окнах портьеры из розового шелка со свисающими тяжелыми шнурами, из-под портьер виднелись легкие кружевные занавески, такие тонкие, словно паутина. Начищенные до блеска полы устилали ковры розовых, кремовых и зеленоватых тонов. Убранство дома представляло собой роскошное сочетание испанского стиля и французского декора. Окна главного фасада выходили на одну из самых фешенебельных улиц — улицу Вье-Карре, «старой площади», в центре древней части города. В доме было восемь жилых комнат, расположенных анфиладой на третьем этаже, подальше от шума и пыли центральной улицы. В двух нижних этажах располагались комнаты для чернокожей прислуги и хозяйственные помещения. Позади дома был устроен прелестный дворик в мавританском стиле с бьющим серебряными струями фонтаном в центре и окружавшей всю территорию живой изгородью из кустарников олеандра, закрывающих кирпичные стены; выложенные камнем дорожки были обсажены роскошными цветами.
Комнаты были обставлены не без влияния последней парижской моды. В спальной, в которой лежала Анджелина, в углу стоял туалетный столик, по одну сторону от него располагался высокий бронзовый канделябр, а по другую — висел экран, расписанный в стиле Фрагонара пасторальными сценами, изображавшими молочниц с влюбленными пастухами. Ящички стола были занавешены кружевными салфеточками и полосками кружев, а на столешнице поблескивали серебряные безделушки: целый набор флакончиков, гребни и расчески с серебряными ручками и миниатюрный портрет Андре, написанный пастелью и оправленный в серебряную же рамку.
Андре. В поездке он был сама доброта. Казалось, не существовало такой вещи, которую он не мог бы достать или сделать для ее душевного спокойствия и комфорта. Единственное, что он наотрез отказывался выполнить — это вернуть ее к Мак-Каллафу. Причем он ни капельки не сердился на ее негодование и претензии к нему по этому поводу. Он рассыпался в извинениях, но остался непоколебимым.
Ни слезы Анджелины, ни ее угрозы не могли сбить его с избранного пути, который он считал наилучшим в данной ситуации. У Андре вызывало сильную тревогу то, что она впала в полную апатию на третий день их путешествия, но он изо всех сил старался выглядеть бодрым и беззаботным, хотя его рука, по всей видимости, причиняла ему нестерпимую боль, потому что он вынужден был постоянно напрягать ее: Андре сам правил повозкой.
Временами Анджелина испытывала к Андре нечто вроде благодарности за то, что он силой вынудил ее уехать. Хотя она до сих пор не простила ему варварства, с которым он сделал это, обманом дав выпить Анджелине сильнодействующее снотворное. Но сама бы она не решилась сделать окончательный выбор, слишком сложно было ей отважиться на какой-либо определенный шаг — и эта сложность парализовала ее волю. Уехать с Андре — такой выход из сложившихся обстоятельств подсказывал ей разум. Но Анджелина вовсе не была уверена, что смогла бы в конце концов прислушаться к его доводам и покинуть Рольфа. Это правда, что Рольф отослал ее от себя, не сказав ни слова, когда он вернется за ней и вернется ли вообще.
Но он ведь не сказал и того, что не вернется за ней никогда!
Легкий стук в дверь прервал бесконечный круговорот докучливых мыслей Анджелины, и она обрадовалась, что сможет, наконец, отвлечься, от тяжелых дум.
Повернувшись к резной двери с фарфоровой ручкой, она крикнула:
— Войдите!
В комнату вплыла Элен Делакруа в платье из синего бархата, отделанном шелком персикового цвета. На ее голове красовался очаровательный чепец из батиста с кружевной отделкой и голубой лентой, завязанной бантом над правым ухом. За ней шествовала ее горничная, неся кипу разнообразных нарядов, на вытянутых перед собой руках, и с полной уверенностью, что выполняет важную задачу, отчего так гордо держала свою голову.
— Добрый день, моя дорогая! Надеюсь вы хорошо спали?
— Просто чудесно.
Анджелина проворочалась полночи, что было результатом, как она сама считала, одолевавших ее тревожных мыслей и недостатком физического движения. Но жаловаться было бы слишком невежливо.
— Прекрасно! Значит, вы вполне хорошо отдохнули, чтобы наконец заняться выбором фасонов своего гардероба?
— Не думаю, что…
— Но вы должны пойти мне навстречу, моя дорогая! Моя дочь никогда не умела хорошо одеваться и совершенно не позволяет мне руководить собой. А я всегда мечтала иметь рядом хоть кого-то, кого бы я могла наряжать по своему вкусу.
— Но у меня есть платье, которое я еще могу носить, — сказала Анджелина, усмехнувшись про себя над подобными заботами Элен Делакруа.
— То самое серое, в котором вы приехали? Но оно годится только на то, чтобы его выбросили. Я бы именно это с ним и сделала… вернее я это уже с ним сделала, — честно призналась она.
— Вы сожгли мое платье? — недоверчиво спросила Анджелина, и улыбка, таившаяся в глубине ее глаз, сменилась недовольным выражением лица.
— Уверяю вас, я правильно поступила. Всякий, кто увидел бы вас в этом платье, принял бы вас за кающуюся грешницу. А этого ни за что нельзя допускать. Вы должны высоко держать голову, выглядеть беззаботной и не снисходить до тех, кто шепчется за вашей спиной. Только таким образом вы должны вести себя.
— Возможно, но это при условии, если бы я собиралась выезжать в свет, однако у меня нет никакого желания…
— Вы не хотите выезжать в свет? Но это же роковая ошибка, моя дорогая! Они решат, что вы пытаетесь что-то скрыть! — однако, когда мадам Делакруа заметила выражение лица Анджелины, она перебила саму себя и воскликнула с раздражением: — Ах, я вовсе не собираюсь нападать на вас и чего-то требовать! Но все же, дорогая, вы должны иметь ввиду, что буквально все знают о вашем похищении. Более того, до сих пор в обществе только об этом и говорят. Это новость номер один и еще долго будет таковой!
