После встречи с Джеймсом Мэдисоном полковник Сэмюэль Шелби вышел из боковой двери, которой пользовались лишь в том случае, если посетителю, по мнению президента, не следовало попадаться на глаза посторонних. С тех пор как в это здание въехал хозяином Томас Джефферсон, много людей, начиная с послов иностранных держав и кончая политическими оппонентами, выскальзывали через этот черный ход после аудиенции с президентом. Сэмюэль шел до длинному извилистому коридору с мрачным видом, но его тяготили отнюдь не проблемы войны и мира, которые он только что обсуждал с главой американской администрации.
Возле двери в свои личные апартаменты полковника поджидала Долли Мэдисон. Она сразу приметила, что мыслями Сэмюэль был далеко, скорее всего за тысячи миль от столицы, в Новом Орлеане.
— Знаю, что на границе с Канадой сложилась очень тревожная обстановка, но мне почему-то кажется, что тебя гораздо больше волнует ситуация в районе, находящемся значительно южнее. — Супруга президента по-матерински чмокнула Сэмюэля в щеку, потянула его за собой и тщательно прикрыла дверь.
Вернувшись в Вашингтон, полковник рассказал Долли Мэдисон, что добивается развода с Летицией, так как встретил девушку, на которой хочет жениться, и она ждет его в Новом Орлеане. Оливия Сент-Этьен должна быть воистину исключительной особой, сделала вывод жена президента, поскольку Сэмюэль нарушил собственное правило, согласно которому никогда и никому не поверял своих тайн, в особенности сердечных, и все свои проблемы решал самостоятельно. Долли порадовалась за своего любимца, но сейчас в его глазах вновь погас живой огонек и на лице опять застыла прежняя маска циничности. Долли была уверена, что за этой маской скрывается глубокое страдание, и хотела узнать его причину в надежде помочь или на худой конец просто посочувствовать.
Она провела полковника в гостиную, усадила на кушетку вдали от любопытных глаз и чутких ушей прислуги, отпустила горничную и скомандовала:
— Теперь выкладывай, почему у тебя такой задумчивый вид. И не потчуй меня ссылками на военную ситуацию. Мой муж мне и так все уши прожужжал рассказами о сокрушительном поражении наших войск, когда генерал Хэлл сдал форт Детройт англичанам.
— Мне никогда не удавалось вас обмануть, — улыбнулся Шелби, но улыбка тут же погасла, и на лицо его набежала тень. — Развод мне больше не нужен. На этот раз Летиция и вправду отдала Богу душу.
Долли ахнула:
— Как это случилось?
— В точности не знаю. Вчера повстречался мне Уортингтон Соамс и накинулся на меня, как разъяренный бык, топал ногами и кричал, будто я нанес его драгоценной дочери смертельное оскорбление, подав на развод. Сенатор обвинил меня в том, что я не могу оставить ее в покое даже в могиле и пытаюсь втоптать в грязь славное имя Соамсов.
— Но ты мне рассказывал, что однажды они уже якобы похоронили ее и она воскресла.
— На этот раз все без обмана. Сенатор был вне себя — небрит, глаза покраснели от слез, словом, явно убит горем. Летиции нет в живых, в этом можно не сомневаться. Ее застрелили в Сент-Луисе, когда я отправился в погоню за Вескоттом. Соамс не мог связно мыслить и говорить, так что о деталях я могу только догадываться, но, очевидно, в дом забрались грабители. Тело Летиции переправляют в Виргинию и похоронят в семейном склепе.
— Возможно, сейчас об этом рано говорить, но мне кажется, теперь ты вполне мог бы вызвать Оливию в Вашингтон. — Она запнулась.
Сэмюэль взглянул ей в глаза, и от этого взгляда Долли похолодела. Нет, его подавленное настроение вызвано отнюдь не кончиной Летиции Соамс.
— Не стану лицемерить и утверждать, будто меня печалит смерть Летиции, но я не могу звать сюда замужнюю женщину. Забавно, не правда ли? Вначале мы не могли соединить свои судьбы из-за меня, а теперь — из-за нее.
— Погоди. Но почему? Ты уверен, что она замужем? Она сама тебе сообщила? — Долли было горько смотреть, какая мука исказила черты Сэмюэля, на миг сбросившего свою маску.
— С момента, когда я покинул Новый Орлеан, я не получил от Оливии ни единого письма, хотя сам отправил больше десятка. О ее замужестве меня известил губернатор Клейборн, выразил сочувствие и тому подобное. Видимо, Оливия сочла неудобным писать сама и попросила губернатора. — Не в силах усидеть на месте, полковник вскочил на ноги и начал метаться по комнате, изливая душу в довольно несвязных, отрывочных фразах.
За долгие годы супружеской жизни Долли Мэдисон в совершенстве овладела искусством выслушивать собеседника до конца, задавая наводящие вопросы. Иным путем невозможно было разговорить застенчивого мужа, который крайне неохотно делился своими сокровенными мыслями даже с близкими. Не спуская глаз с Сэмюэля, Долли налила в два бокала шерри из графина, стоявшего на столике грушевого дерева, и молча вручила напиток полковнику. Тот рассеянно принял бокал.
— Ее мужа зовут дон Рафаэль Обрегон, испанский граф или нечто в этом роде. Я так и думал, что ее в конце концов потянет к своим, к титулованным особам. Ведь ее родители тоже аристократы — барон и баронесса, из древнего рода. А что я? Сын бедного плантатора из Виргинии. Естественно, когда она была бедна и жила почти без надежды войти даже в высший свет Сент-Луиса, то и я ей годился. Или воображал, будто годился. Но когда во время плавания по Миссисипи я узнал о наследстве ее дяди, у меня сразу возникло это… — полковник помолчал, подыскивая слова, — предчувствие, нет, скорее даже уверенность, что такая женщина не для меня. Потом, выяснив размеры дюрановского состояния и увидев, как перед Оливией буквально стелется весь высший свет Нового Орлеана, я понял, что просто не смогу жить, придавленный тенью ее богатства. И одновременно не имею права просить ее отказаться от наследства.
— Но сама она предлагала это сделать, так? — Долли почему-то не сомневалась, что так оно и было.
В ответ он хрипло рассмеялся, допил шерри и поставил бокал на изящный столик.
— Да, предлагала, но… тогда мы оба… простите мне некоторый цинизм, полагали, что она, возможно, беременна. Вероятно, пока она этого опасалась, то готова была расстаться и с богатством, и с положением в обществе. Но, как вы помните, на прощание я мог обещать ей лишь одно — начать процесс о разводе. Мы могли пожениться только через год или даже позже, если, конечно, меня бы вообще не убили. — Он тряхнул головой, пытаясь отогнать мысль о постигшем его горе и разочаровании.
— И, оставшись в Новом Орлеане, молодая, красивая и богатая, окруженная толпой воздыхателей, она поддалась соблазну, даже не сочтя нужным самой написать тебе об этом, — заключила Долли, рассерженная обидой, нанесенной ее любимцу. Но в ее сердце все же теплилась надежда, что случившееся — результат досадного недоразумения.
