Потом была широкая, свежая, сладко пахнущая постель и еще более неторопливые ласки, милые, ничего не значащие слова, поцелуи, покрывавшие ее от кончиков пальцев до сосков; стальные руки Адама были такими легкими, такими нежными, когда ласкали любимое тело. Джиллиан прикасалась к нему тоже, смеялась, затем страсть заглушала ее смех, потом она снова радовалась реакции Адама на поцелуи, которые предназначались отнюдь не его губам. Возбуждение росло и углублялось. Не было больше беспокойства за недели отчуждения, которое быстро доводило их до взрыва страсти. Пятидневное воздержание возбудило аппетит, но не сделало его неуправляемым. Вожделение, которое они испытывали друг к другу, было жарким и ровным, как ярко-красная сердцевина долго горящего большого рождественского полена.
На этот раз не было ни искр, ни вспышек, ни слишком быстрой развязки. Адам лег на Джиллиан, изогнувшись над ней, нежно целуя ее в губы, его плоть коснулась ее и вошла в нее медленно, очень медленно, и их глаза томно закрылись, чтобы сохранить» удержать остроту и полноту чувств. Он так же медленно вышел, и Джиллиан тихо вздохнула от счастья, теряя его пульсирующее тепло и одновременно дрожа от радости, что ее наслаждение сейчас возобновится. Он уходил и возвращался, и с каждым разом огоньстановился жарче, потому что спешить им было некуда, не нужно было торопиться достичь кульминации, пока им не помешали.
Тем не менее, с каждым разом толчки Адама были чуть сильнее, чуть быстрее, при каждом движении он вздыхал, а потом уже постанывал. Огонь становился все сильнее. Лежа с закрытыми глазами, Джиллиан представляла себе свое тело ярко-красным от вожделения, а потом оранжевым по мере усиления возбуждения. Потом, наконец, ее пронзило более острое ощущение, словно желтый язык пламени нашел трещину в ее размякшем теле. Этот приступ дикой радости, подобный трещине в полене, которая дает выход поглощенному воздуху и тем самым обеспечивает доступ веществу, котороеподдерживает огонь, нарушил неподвижный покой Джиллиан.Онавскрикнула и рванулась вверх, к Адаму. Одинокий язычок пламени превратился в пожар, поглотил все ее тело, желтое, а потом уже белое от жара, погрузил в сладострастную муку. Она слышала, как стонет над ней Адам, все более высоким и, наконец, сорвавшимся голосом.
Дальше тоже была радость – никакой спешки и нужды вскакивать и с горящим от стыда лицом оправлять одежду. Никто их не ждал с отведенными в потолок глазами. Помня про свой вес, Адам повернулся на бок, приподняв Джиллиан к себе, на свое могучее бедро, чтобы их тела не разлучались. Потом она соскользнула с него, и они тихо лежали рядом. Адам лениво упомянул про скамью в зале, которую нужно отремонтировать. Джиллиан со смехом возразила, что скамьи не рассчитаны на быков, но она посмотрит, как ее укрепить, и все остальные тоже. Потом была пауза и поцелуи. Потом Джиллиан рассказала Адаму, что расчистила нижний этаж башен. В темном углу там слуги нашли какое-то оружие и доспехи. Наверное, они слишком прогнили, чтобы их можно было использовать, но не взглянет ли Адам на них: может быть, кое-что можно спасти?
Оба думали с тоской, что именно такой и должна быть семейная жизнь, жаркой и сладкой, где страсть сочетается с мелкими повседневными заботами и где времени хватает на все. Никто из них не решился нарушить покой и негу и заговорить о том, о чем другой и думать не желает.
«Я должна быть довольна, – говорила себе Джиллиан. – Зачем терять всю эту радостьради нескольких слов, которые пробормочет священник?»
«Она будет моей, – думал Адам. – Я дам ей эти несколько недель, пока не вернусь из Бексхилла. А потом я заставлю ее, если придется. Неважно, что говорил Иэн. Он боялся, что моя мать продолжала любить Саймона и не любила его. Я же знаю, что Джиллиан любит меня. Со мной будет по-другому». Но эта мысль лежала в мозгу Адама тяжелым и холодным грузом. Он не хотел принуждать Джиллиан ни к чему. Он не хотел иметь жену, которая будет со страхом искать в его сердце измену или желание отнять у нее ее достояние.
Адам и Джиллиан пережили почти три недели блаженства. Если не считать нескольких неловких моментов, когда они оба забыли, что не были мужем и женой. Адам разбрасывал свою грязную одежду в ее чистенькой спальне, легкомысленно подшучивал над ней, выходил из себя и орал из-за ерунды, что было для него обычным, когда он чувствовал себя в непринужденной обстановке. Джиллиан собирала грязную одежду, бранила его, смеялась его шуткам, сдавалась, доводила его до смеха или даже иногда отвечала ему его же словами, чтобы улучшить его настроение. Они пребывали в обществе друг друга не слишком много и не слишком мало. Адам вербовал и обучал людей, готовясь к нападению на Бексхилл, строил и совершенствовал боевые машины и укреплял оборону Тарринга; Джиллиан превращала Тарринг, поместье и город, в подобие Роузлинда, насколько это было возможно. Ее методы не совпадали с методами Элинор, но результаты были не хуже.
Порт, правда, юридически не был подотчетен Джиллиан. Он имел свою хартию и управлялся мэром и старейшинами. Когда дела шли гладко, Джиллиан мало общалась с горожанами и не слишком интересовалась, чем они занимаются. У нее едва хватало времени разобраться хотя бы с тем, что принадлежало ей напрямую. Поэтому она не узнала о некоем госте, прибывшем в дом одного из купцов. Она знала, что этот торговец привозил товары в замок чаще, чем кто-либо другой в городе, что цены у него были ниже и что он, как ей казалось, отчаянно стремился понравиться ей. Поскольку Джиллиан узнала в нем того самого мошенника, которого она когда-то наказала и одновременно спасла, его поведение не вызвало у нее подозрений. Казалось вполне логичным, что он будет испытывать благодарность и стремиться показать, что переменился к лучшему.
Жизнь в Тарринге текла легко и сладостно, и новости, регулярно приходившие из Роузлинда, ничем не нарушали покой. Джеффри удалось убедить юного короля, что его личное присутствие на поле битвы будет представлять повышенную опасность для его людей. В качестве примера он указал на то, как его отец, Солсбери, был разбит, когда ему приходилось только и думать, что о безопасности сына. В Бувине они проиграли бы так или иначе, согласился Джеффри, но что-то можно было бы спасти, если бы Солсбери не отвлекался. Если каждый командир будет больше думать о короле, а не о самой битве, поражение неминуемо. Затем Джеффри и Джоанна вернулись к себе в Хемел, где Джоанна собиралась родить к концу июня. Покончив с семейными новостями, Элинор вкратце сообщила об успехах Людовика в захвате замков, которые отнял у него Пемброк, пока принц был во Франции. Это ожидалось и не тревожило Адама; он продолжал свою подготовку к захвату Бексхилла.
