Ознакомительная версия.
Не было никаких слов, лишь судорожные дыхания, стиснутые руки и губы, жадно ищущие друг друга. Анаис медленно покачивалась на нем, сознательно замедляя темп так, чтобы Линдсей мог ощутить каждое движение, каждое содрогание ее тела, пока она надежно обнимала его. А потом он изверг в нее семя, трепеща всем телом, вскрикивая, но отнюдь не из-за потребности в опиуме. Анаис заставила Линдсея забыть об этом. Отныне он видел только ее. И хотел в своей жизни лишь одного – быть рядом с женщиной, которая крепко-крепко прижимала его к себе, позволяя беззвучно плакать в ее объятиях. Он нисколько не стыдился этих слез, чувствуя лишь облегчение от осознания того, что его тайна стала известна, что демон, засевший внутри, медленно изгоняется из него. И облегчает его страдания Анаис – женщина, которая ничего ему не должна. Женщина, которая любит его, несмотря на все его недостатки. В их общем прошлом были и другие чувственные воссоединения, но никогда прежде их разделенная страсть не была столь прекрасной и всепоглощающей, как теперь. Это было нечто особенное – то, как Линдсей сжимал Анаис в кольце своих дрожащих рук и плакал, не стесняясь чувств, как он шептал ей на ухо слова, заставлявшие его самого верить.
– Любовь все перенесет. Все вытерпит, – напомнил Линдсей. – С нашей любовью так и будет, ведь правда?
Анаис кивнула и сильнее прильнула к нему.
– Но сможет ли она вынести это, Анаис? Этого демона, который так беспощадно удерживает меня в своих когтях?
Она коснулась его лица и с нежностью поцеловала:
– Моя любовь может вынести это, она обязательно вытерпит все, Линдсей. Я буду здесь, рядом, когда ты откроешь глаза. Я дам тебе все, абсолютно все, что потребуется, чтобы облегчить твои мучения.
Спустя два дня Линдсея, который по-прежнему воздерживался от употребления опиума, настиг абстинентный синдром. Его постоянно била дрожь, тело выкручивало судорогами. Организм не мог принимать жидкость и твердую пищу, и, даже когда желудок был пустым, Линдсея все равно выворачивало наизнанку над ночным горшком. Анаис неотступно находилась рядом, массируя спину любимого, вытирая его лоб холодной тканью. Других сцен, подобных так напугавшей ее, когда Линдсей требовал выпустить его из комнаты, не происходило. Но случались все-таки моменты, в которые Анаис опасалась, что Линдсей сойдет с ума от своей тяги к опиуму. В иное время он сам отдалялся от нее. Тогда Анаис не могла тенью следовать за ним, ей оставалось лишь умолять Линдсея выйти из крепко державшего его сумрака. Были и другие мгновения, когда Линдсей совсем пал духом, срывался и плакал – от боли физической и моральной. В такие моменты Анаис понимала, что он окончательно потерялся в глубинах собственной души и нестерпимых мучений последних нескольких недель. Она боялась, что Линдсей никогда не сможет обрести себя, но он возвращался – и всегда к ней одной.
Линдсей плюнул в миску, выкашливая остатки желчи. Анаис тут же вытерла его рот и положила на лоб новую повязку из чистой ткани. Пот лил с Линдсея градом. Но Анаис это не оттолкнуло. Она обвила его руками, крепко прижала к себе. И Линдсей вновь провалился в мирный сон в ее успокаивающих объятиях.
Он спал большую часть дня, пробуждаясь только от приступов рвоты. Иногда он стонал и метался во сне. И тогда Анаис понимала, что все его тело объято острой болью. Чтобы облегчить страдания Линдсея, она растирала его руки и ноги или, если он был в состоянии подняться, помогала ему погрузиться в минеральную ванну – последнее средство, похоже, лучше всего приводило его в чувство.
На этот раз Анаис даже побрила Линдсея, пока он лежал в ванне.
– Мой милосердный ангел, – сказал Линдсей и улыбнулся впервые за последние несколько недель.
Это бритье неожиданно оказалось самым сокровенным, самым интимным действом, заставившим их стать друг другу ближе, чем когда бы то ни было. Позже они расслабились в воде, прикасаясь друг к другу, шепча нежные слова, принимая поддержку друг друга. Этот час, проведенный в воде, истощил силы Линдсея, и Анаис помогла ему вернуться на кровать, где он тут же заснул блаженным тихим сном под простыней.
Не существовало больше тайн, нечего было скрывать. Они любили друг друга, несмотря на ту боль, которую друг другу причинили. Они попросили друг у друга прощения в этой сумеречной тиши.
Будущее, хотя и по-прежнему весьма неопределенное, вдруг предстало в ином свете – мерцающем свете надежды, которого не было еще четыре дня назад.
– Любовь моя? – окликнул Линдсей, с усилием глотнув пересохшим горлом.
В комнате царила тишина, и он поднял голову, ища взглядом Анаис. Она спала в кресле. Темные круги залегли под ее глазами, она заметно похудела. Отметив это, Линдсей нахмурился. Ему нравились ее пухлые прелести, ее соблазнительные округлости. Анаис так заботилась о нем, что совершенно забыла о себе самой. Что ж, настало время Линдсею вернуть долг, воздать ей за доброту и внимание.
Поднявшись с дивана, Линдсей почувствовал, что тело все еще болит, зато голова постепенно проясняется. О тяге к опиуму теперь напоминал лишь еле слышный шепот в сознании, а отнюдь не оглушительный рев, который донимал Линдсея в самом начале его мучений. Линдсей был голоден: он осознал это, когда желудок громко заурчал – впервые за многие месяцы.
Линдсей преодолел короткое расстояние, отделявшее его от Анаис, и поднял ее на руки. Она не шелохнулась, даже ресницы не затрепетали. Она была измождена, его ангел. О да, она всегда была его светлым ангелом! Она была единственной, одной-единственной, которая могла провести Линдсея через весь этот ад прошедших дней и ночей. Она всегда была рядом, ни на мгновение не покидая Линдсея. Верная своему слову, она всегда оказывалась поблизости, стоило ему открыть глаза. Конечно, случались моменты, когда он не хотел ее видеть, ужасные моменты, когда он жаждал заменить ее трубкой с опиумом. Но были и другие времена, когда руки Анаис, ее тело были единственным, что помогало ему оставаться в здравом рассудке.
Линдсей поцеловал любимую, нежно коснувшись ее брови. И слова, которые они повторяли, сжимая друг друга в объятиях в теплой воде спасительной ванны, их мантра, которая придавала силы пережить тяжелое испытание, сами сорвались с его губ.
– Моя любовь к тебе никогда не умрет, Анаис. Никогда.
Он наконец-то обрел мир с самим собой. И это было хорошим началом.
– Ты хотел поговорить со мной?
Линдсей оглянулся через плечо, увидев Броутона, стоявшего в дверном проеме кабинета. Кивнув, Линдсей пригласил друга войти и указал ему на пустое кресло у камина:
– Я… – Линдсей проглотил стоявший в горле комок и вперился взглядом в окно, собираясь с духом, чтобы продолжить. – Я должен умолять о твоем прощении, Гарретт.
Ознакомительная версия.
