Винсенте молчал. Удар попал в цель.
— Впрочем мы можем поступить намного проще: вот эти люди, — Андреа повернулся назад, — хорошо знают того самого человека, за которого вы по ошибке приняли меня, и не против ему помочь. Вы человек богатый и наверняка поделитесь с ними некоторой частью своих доходов. Я уйду и оставлю вас наедине, чтобы дать вам возможность потолковать.
«Рабочие» как по команде сделали шаг вперед, а Винсенте отступил. Ему было достаточно взгляда, чтобы понять, что представляют собой эти люди.
— Будь ты проклят! Что я должен подписать?
— Прошение о расторжении брака и купчую на дом. Я даю приличную цену, вы не останетесь внакладе, — сказал Андреа и вынул пачку банковых билетов.
Винсенте немного успокоился. Он перевел дыхание и произнес:
— Откуда у тебя деньги?
— Вот, — сказал Андреа, протянув ему кубик с шестью очками на каждой грани, — я выиграл их у судьбы.
После того, как документы были подписаны, он положил деньги на стол и повернулся к нотариусу:
— Мсье Сабриан, прошу вас, составьте дарственную на дом от моего имени.
— Кому вы хотите его подарить, ваше сиятельство? — почтительно произнес нотариус.
— Половину домовладения — синьору Джулио Гальяни, другую — его супруге Кармине.
Дино смотрел на Андреа во все глаза. В эту минуту он навсегда изменил мнение о своем будущем зяте, обладателе чудесной пещеры с сокровищами и не менее удивительной души.
— Фелиса, — обратился Андреа к кухарке, — вам незачем оставаться здесь. Собирайте вещи и сегодня же приходите в гостиницу «Приморская». А где Чиера?
— Она уехала на Корсику.
Когда они вышли на улицу, Андреа протянул пачку денег сопровождавшим его мужчинам.
— Мы ничего не сделали! — ухмыльнулся один из них, а другой сказал:
— Пожалуй, я предложу нашим ребятам еще раз наведаться в этот дом!
Андреа и Дино шли вдоль ограды. Сквозь чугунное кружево виднелась яркая зелень сада. Дино вновь подумал о Корсике, обманчивой Корсике, где многое оказывается совсем не таким, каким представляется на первый взгляд. Море, с яростным ревом лижущее берег, кажется жадным чудовищем, но на самом деле именно оно дарит исцеление душе и пищу — телу. Земля, на вид твердая, как гранит, оказывается податливой и нежной, а внешне суровые и беспощадные люди обладают сердцами, исполненными редкого благородства.
Он обрадовался, когда Орнелла сказала, что намерена навсегда поселиться на родном острове. Во время военных походов Дино доводилось видеть поля, простиравшиеся от края до края горизонта, города, которые высились до небес, и все же ему была милее скудная, стиснутая каменными оградами корсиканская пашня и неприметный сельский уют.
— Почему ты решил подарить дом Джулио и Кармине? Ты не слишком щедр? — задумчиво произнес Дино. — Достаточно было поставить их управлять гостиницей.
— Я не честолюбив и не привередлив и даже не слишком религиозен. Эти деньги достались мне очень легко, и я до сих пор испытываю чувство вины. Думаю, они принесут мне куда больше счастья, если я кому-нибудь помогу. Гостиница мне не нужна. В скором времени мне придется заняться поместьем — это мой долг перед настоящим Дамианом Леруа, Женевьевой и тем человеком, которого я привык называть Жоржем Ранделем.
На следующий день Орнелла поднялась рано. Ее пугала нынешняя неустроенность их жизни, удручало душевное состояние Дино, и все же внезапно вспыхнувшее желание совершить то, о чем она прежде даже не помышляла, было сильнее всех доводов разума.
Собираясь отправиться в приют, она надела скромное синее платье и шляпу с вуалью. Орнелла не удивилась, когда Женевьева пожелала составить ей компанию, и не слишком ждала, что за ними последует Дино. Когда она выходила из номера, он делал вид, что спит, хотя давно проснулся и прислушивался к ее движениям.
Орнелла понимала мужа: Дино родился в семье, в которой ценности не менялись с течением времени и были так же незыблемы, как гранит. Леон и Сандра Гальяни были способны вскармливать и воспитывать только своих детей, ибо, по мнению всякого корсиканца, общие дети — самое главное, что остается от жизни, прожитой вместе.
Накануне Бьянка, хорошо знающая своего отца, прямо сказала золовке:
— Советую взять маленького ребенка, быть может, нескольких месяцев от роду. Мы с Андреа сохраним факт усыновления в тайне. Леон давно не получал писем от Дино; будет несложно солгать, что ребенка родила ты.
Орнелла вздернула подбородок, и ее глаза сверкнули.
— Это необходимо?
Бьянка вздохнула и посмотрела ей в глаза.
— Так будет лучше.
Орнелла была поражена нищетой приюта. Она вспомнила, как в юности страдала от того, что Беатрис не приходило в голову попытаться предать бедности оттенок благородства. Именно этот стыд заставлял Орнеллу выхаживать по улицам Лонтано с гордо поднятой головой и вызывающей усмешкой на губах. Теперь она знала, что нищету нельзя оправдать и приукрасить ничем.
Поколебавшись, она все же последовала совету Бьянки и сказала, что хотела бы усыновить ребенка, которому не исполнилось года.
Приютом ведали монахини, старшая из которых внимательно выслушала Орнеллу и согласилась показать ей детей.
— Вам нужен мальчик или девочка?
Орнелла растерялась.
— Я не думала об этом.
— Идите за мной, — мягко промолвила монахиня.
Они миновали полутемный коридор и вошли в просторное помещение с каменными стенами и полом. Здесь были кровати без пологов, в которых лежали дети, но, к удивлению Орнеллы, монахиня уверенно двигалась дальше.
Внезапно Женевьева, которая держалась очень настороженно и натянуто, подошла к одной из кроватей и без малейшей опаски, осторожно и умело взяла на руки лежавшего в ней ребенка.
— Смотрите, какая прелестная девочка! Это же девочка, правда?
Орнелла остановилась. Странное внутреннее пламя обожгло ее сердце.
— Ты думаешь… — начала она, не смея приблизиться.
— Простите, мадам, — вмешалась монахиня, — вам не стоит брать эту девочку.
Орнелла обернулась, и ее взгляд похолодел.
— Я вас не понимаю.
— Вам предстоит нелегкое дело — воспитать чужого ребенка, и вы должны знать правду.
— Разве усыновленный ребенок не станет моим?
— Эту девочку, — продолжила монахиня, — родила нищенка, да к тому же цыганка.
Орнелла догадалась: эта женщина не знала, кто она, и ожидала увидеть в ее глазах худшее, что только может быть на свете, — презрение богатых к беднякам.
Женевьева опустила ребенка обратно в кровать и выпрямилась.
