— Отдать просто так? — уточнила Айрин.
Она подумала о том, что бы сказала на это Сара, воспринимавшая каждый клочок своей земли как кусок собственной кожи.
— Сдать в аренду. Поначалу не стоит брать никакой платы, да они и не смогут заплатить. А потом, если эти люди сумеют возродить землю, договориться, чтобы они отдавали нам часть урожая. Поверь, нас ненавидят еще и за то, что мы можем позволить себе не бедствовать, когда вся округа голодает!
Айрин усмехнулась.
— Можем. На деньги Эвансов!
Алан вздохнул.
— Боюсь, пройдет немало лет, прежде чем мы сумеем сделать Темру доходной. А еще, — он протянул руку и сплел свои пальцы с пальцами Айрин, — нам надо подумать о будущем Коннора.
Темные глаза Алана излучали свет и силу. Его бедро касалось ее бедра. Айрин боготворила мгновенья, когда все, что невольно стояло между ними, вдруг исчезало, переставало терзать душу. Но сейчас она не могла позволить себе безоглядно предаться чувствам.
— Что ты имеешь в виду?
— Я не хочу запирать его в Темре, не желаю, чтобы он становился изгоем. Если он останется жить в этих краях, значит, должен как-то сблизиться с теми, кто его окружает. Надо отправить его в школу. Ты должна отвести его туда.
Айрин отпрянула.
— Я?!
Алан сделал вид, что не заметил ее изумления.
— Я слышал, школу организовала белая женщина. Думаю, тебе будет проще договориться с ней, чем мне.
— Южанка? Они меня ненавидят.
— И все же попробуй.
— А как быть с Розмари?
Алан нахмурился.
— Розмари пока лучше оставить дома.
Где находилась прежняя школа и была ли она вообще, Айрин не знала. Новая была построена в нескольких милях от Темры и представляла собой несуразный приземистый дом, напоминающий жилье первых американских поселенцев.
Айрин и Коннор отправились туда ранним утром, несмотря на то, что погода начала портиться.
Солнце стало мутным, подул резкий ветер. Облака отошли от горизонта и висели прямо над головой. Казалось, сверху вот-вот полетят тяжелые капли, а по дороге потекут грязные потоки красной земли.
Мальчик озирался вокруг. Иногда ему чудилось, будто земля — это плоть огромного животного, покрытая шкурой из травы, колосьев, мха, и он представлял себе, что когда-нибудь этот колосс встрепенется и поднимется к небу.
Айрин быстро шла вперед. В ней словно жило некое упорное отчаяние, нежелание сдаваться неведомым враждебным силам.
Коннор вспоминал надушенные шелковые платья миссис Робинс и чопорную строгость монахинь. Айрин не была похожа ни на леди, ни на сестер. Иногда Коннору казалось, что ей все равно, как она выглядит и что на ней надето, и она далеко не всегда задумывается над тем, что говорит. Порой он замечал, как она смотрит на его отца — словно лисица, что бесшумно крадется к добыче. Но при этом в ее взгляде порой проглядывали беспомощность и горечь, мольба и затаенный вопрос.
— Тебе нравится в Темре? — спросила Айрин.
— Да. Я верю, что вернулся домой, — просто ответил Коннор.
— Ты не веришь лишь в то, что я — твоя мать! — резко произнесла она, и невольный испуг заставил мальчика сказать правду:
— Я… просто не представляю, что моей матерью может быть… белая женщина.
Айрин словно окатило холодной волной, но она ничего не сказала.
В школе ее встретила одинокая дама в выцветшем платье, со следами былой красоты на увядшем лице. Она назвалась миссис Сьюзен Стерн, а когда Айрин объяснила, зачем пришла, спросила:
— Это ваш сын?
— Да.
— А вы… та самая Айрин О’Келли из Темры?
— Вероятно, да. Только теперь Айрин Клеменс. Вы хотели еще что-то сказать? Если да, то скажите сейчас.
Миссис Стерн потупилась.
— Я знала мистера Уильяма, его жену и детей. Одно из самых уважаемых семейств в округе.
— До того момента, как в нем появилась я?
Сьюзен Стерн сжала худые руки.
— Миссис Клеменс, я хотела сказать вовсе не это. Пусть ваш мальчик посещает школу. Мы принимаем всех, разве что кроме негритянских детей.
— Почему?
— Потому что тогда разбегутся все остальные. Если б вы знали, чего мне стоило уговорить иных отцов отпустить детей в школу вместо того, чтобы они помогали в поле!
— Вы совершили настоящий подвиг, — серьезно сказала Айрин.
Миссис Стерн печально улыбнулась.
— К сожалению, у нас нет даже письменных принадлежностей. А еще течет крыша.
— Скажите, что нужно купить, я съезжу в Чарльстон и все привезу. И найму работников починить крышу.
— Правда?
— Да. — Айрин произнесла это так, что никому не пришло бы в голову сомневаться в ее словах.
В глазах Сьюзен Стерн вспыхнула надежда.
— А вы… не согласились бы поработать в школе?
От неожиданности Айрин рассмеялась.
— С чего бы вдруг?
— Потому что уроки вести некому. Люди заняты заботами об изувеченных мужьях, голодных детях, о потерянных акрах земли. На десять миль вокруг нет ни одного школьного учителя. Да если б и был, кто станет работать за гроши?
— А почему это делаете вы?
— Я потеряла на войне мужа и двух сыновей. Мне надо чем-то занять свою душу и ум, иначе я сойду с ума.
— Простите.
— Вы знаете грамоту? Я слышала, у мистера О’Келли было много книг.
— Да. Библиотека чудом сохранилась. И я умею читать и писать. Только это вовсе не значит, что я сумею учить других.
— У вас лицо неравнодушного человека, человека, не потерявшего себя.
— На самом деле я много чего потеряла. А еще я католичка, и я… не леди.
— Леди. — Сьюзен Стерн тяжело вздохнула. — Увы, ураган войны разрушил оранжереи и сломал головки цветов. Клумбы поросли сорняками. — Она сделала усилие и улыбнулась. — Простите меня за печальный пафос! Главное, вы не сделались безучастной, и вы не отворачиваетесь, не желая смотреть правде в глаза, как это делают многие.
— Откуда вы знаете?
— Я это вижу. А что до Бога… теперь я и сама не знаю, чем одна вера отличается от другой. Главное — ее не терять.
Айрин вспомнила отца Бакли, голодных ребятишек, которые собирались вокруг него на зеленой поляне, думая не о знаниях, а о еде, и неожиданно согласилась:
— Хорошо, я останусь.
Она вошла в школу вместе с Коннором, который все это время стоял возле взрослых, внимательно слушая их разговор.
Вскоре появились дети, большинство из которых выглядело плохо одетыми и худыми. Среди них было всего две девочки и ни одного негритенка или мулата. Однако лица и руки многих мальчишек загорели так густо, что Коннор казался светлее, чем они. Сыновья бедных белых фермеров смотрели на новенького без вражды, с обычным детским любопытством. Айрин облегченно перевела дыхание.
