Они беседовали долго. Ипатий поведал, что его нотарии расспросили работорговца Зифа, как к нему попала Светорада, и тот указал, кто ему продал пленницу с ребенком. Этого печенега Сагая люди Ипатия нашли в одном из постоялых дворов, но тот упорно отказывался что-либо поведать. Когда его подвергли пыткам, он сообщил, что выкрал ее у хана Таштимера, у которого Светораду, в свою очередь, хотел забрать хан Яукилде. И уже одно это заставляло Ипатия держать в тайне пребывание у него Светорады. Херсонесская фема – непростое место. Здесь и напряжение из-за отношений с хазарами, и постоянная опасность нападения торков, а в последнее время еще и немалые проблемы с грабившими караваны кочевниками-печенегами. Совсем недавно Ипатий заключил клятвенный договор с молодым ханом Яукилде о мире и охране направляющихся к Херсонесу купцов. Если же люди Таштимера или Яукилде, который из-за русской княжны готов был выступить даже против родного отца, прознают о Светораде, то о столь непросто составленном договоре можно будет забыть. К тому же у Ипатия нет времени налаживать отношения с Русью. Его ждут в Константинополе, у него будет хлопотный и почетный пост при дворе базилевса, так что им следует отплыть, едва он передаст дела новому стратигу. Ведь если они уедут вместе… О, ему не нужен ни выкуп за нее, ни разрешение ее родни, ни даже полагающееся за женой приданое. Конечно, приданое – главная цель, когда двое сходятся в браке, однако он сам достаточно богат, и ему нужна только сама Светорада.
Ипатий умолк и ждал, что ответит на это княжна. Но она неожиданно спросила, что сейчас с Сагаем?
Его удивил этот вопрос.
– Он не вынес пыток. Вам жалко этого печенега? Кто он для вас?
Она пожала плечами.
– Никто. И хотя он спас меня от смерти… Знаете, Ипатий, у степняков есть поговорка: не подбрасывай над собой камень, ибо он может обрушиться на тебя самого. Вот Сагай и не рассчитал своих сил. Остальное же… Остальное в руках богов.
Да, эта женщина была чуждой Ипатию язычницей и ничем не напоминала ту легкомысленную красотку, готовую любому вскружить голову. Ее отношения с печенегами… Что ж, чем скорее она забудет о них, тем у Ипатия будет больше надежды, что однажды она и впрямь сможет стать ему доброй подругой… женой.
– Я люблю вас, княжна Светорада, – вдруг вырвалось у Ипатия. – Я помнил вас все это время. Для меня вся радость жизни заключена в вас. Я сделаю все, чтобы вы были счастливы со мной.
Наступила долгая тишина, только в саду по-прежнему неумолчно стрекотали цикады. Светорада смотрела на Ипатия. Он был уже не первой молодости, но и не стар. Для него прошла пора юношеских страстей, но он остался верен своему чувству. Она вдруг вспомнила, как когда-то давно он, не удержавшись, поцеловал ее на пристани в Смоленске на глазах всего люда. И он добр с ней, он хочет ей блага. Чего ей еще желать, особенно после всех невзгод, через какие она прошла? И разве славянские девушки не мечтают выйти замуж за ромеев из Византии, уехать в их державу, где столько чудес, столько богатств, где их ждет полная благополучия и роскоши жизнь? А Ипатий повел себя как надежный друг, он спас их с Глебом, возвысил, его даже не беспокоит тот факт, что он предлагает высокое положение и руку несчастной рабыне, которую поднял с самого дна.
– Давайте пройдемся к морю, – вставая, произнесла Светорада.
Они пошли по аллее меж кипарисов туда, где вдали сверкала серебристая поверхность моря.
Было безветренно и тихо. Тени деревьев темным кружевом ложились на усыпанную светлым гравием дорожку. Но когда они спустились по лестнице к воде, все вокруг словно засияло в белесом свете луны.
Ипатий скинул свою накидку на мелкую гальку, сел и протянул руку княжне. Она грациозно опустилась рядом, сидела напряженная и прямая, почти касаясь его теплым плечом. Ипатий опять ощутил возбуждение, однако ему было так важно получить от нее не подчинение, а нежность. Доверие. Это все, на что он пока мог рассчитывать. Но надеялся, что его заботы и доброта однажды растопят отчуждение Светорады.
– Вы не собираетесь меня обнять, Ипатий? – нервно спросила княжна через какое-то время.
Но он заговорил об ином:
– Посмотрите на лунную дорожку, княжна! Видели ли вы что-нибудь прекраснее?
Она притихла, тоже глядя на водное пространство, переливающееся серебряными отблесками ночного светила. Был один из тех редких моментов, когда неугомонные волны успокоились. Темная поверхность воды мерцала подобно прекрасному шелку. Они молчали, восхищаясь этой красотой. И постепенно Ипатий уловил, что княжна расслабилась, села удобнее, стала играть бахромой шали.
– Это море… Понт Эвксинский…
– Его еще называют Греческим морем, – произнес Ипатий.
– Да. И оно действительно удивительно. Ранее я уже видела моря – Хазарское, когда ездила к нему с Овадией бен Мунишем, потом Сурожское, когда кочевала с печенегами хана Таштимера. Когда увидела Понт, он волновался, был серым и неприветливым. И…
– Погодите, Светорада, – встрепенулся вдруг Ипатий, схватив ее за руку. – Я не хочу вас расспрашивать, как вы жили все это время. Может, когда-нибудь вы сами доверитесь мне и расскажете о своих скитаниях. Но одно я должен выяснить прямо сейчас: вы упомянули царевича Овадию. Как вас понимать?
Ее удивило напряжение в его голосе. Да, одно время она была женой Овадии бен Муниша и ездила с ним на кочевье. Тогда же он показал ей Хазарское море. Даже обещал, что однажды покатает ее на лодке по его волнам. Но не вышло.
Ипатий неожиданно резко поднялся, отошел, потом опять вернулся. Стоял против нее, заслоняя собой лунный свет, и она подумала, что он довольно высокий и что, несмотря на годы, движется легко и грациозно, как породистый конь. Кучерявые волосы Ипатия искрились в лунном сиянии, само же лицо было скрыто в тени.
– Вы были женой Овадии? Странно, он ничего не говорил мне об этом.
– Вам? А разве вы виделись с ним?
В ее голосе прозвучал интерес, и Ипатий ощутил укол ревности. Овадия, молодой, дерзкий, обаятельный… Какие чувства вызывал он в Светораде? Некогда в Смоленске она не скрывала, что хазарский жених нравился ей. И вот выходит… выходит, что Овадия по сей день может потребовать ее у Ипатия как свою жену.
– Я виделся с ним, когда приезжал на встречу с шадом в Саркел, – уклончиво ответил Ипатий.
– Да? – удивилась княжна. – А ведь и я могла тогда быть с Овадией. Мы вместе с ним как-то приезжали в Саркел. И помнится, там еще были какие-то гости из Херсонеса.
Ипатий чуть склонился к ней:
– Медовая? Так вас тогда называли?
Она согласно кивнула.
– Не всем удавалось легко выговорить мое славянское имя, вот меня и прозвали Медовой.
Она слышала, как он бурно задышал – скорее нервно, чем возбужденно. Ее дивило его поведение. А потом Ипатий сказал, что сейчас ему нужно будет уехать. Срочно. Но завтра он придет к ней, и они совершат прогулку по морю. Когда-то ей пообещал это другой воздыхатель, но именно Ипатий покажет, каким может быть море в ясную погоду. Это незабываемо.
Он проводил ее до портика входа в усадьбу. Светорада постояла какое-то время, глядя на плывущую по небу луну, на мерцающие деревья сада, вслушиваясь в мелодичный плеск воды в фонтане. О матерь Макошь, она уже и забыла, как хорошо жить в богатстве, когда тебя холят и лелеют, кормят яствами, купают, умащают благовониями, одевают в легкие изысканные наряды. И когда не надо волноваться за маленького Глеба.
Светорада прошла к сыну. Ее малыш сладко спал, раскидавшись на мягкой шелковой перине. Светорада ласково убрала пряди темных волос с его лба. Для всех Глеб был только ее сыном. И может, хорошо, что Ипатий отказал в ее просьбе связаться с Русью, иначе ей бы пришлось отдать мальчика матери, Ольге. Как та пережила его утрату? И хотя после того как они с Ольгой подружились, Светорада испытывала жалость к матери, лишившейся ребенка, княжна решила, что теперь Глеб только ее, Светорады. Он уже забыл, что некогда у него была иная мать. А признайся Светорада Ипатию, что ее Глеб сын названной дочери Олега и самого князя Игоря… Но почему-то Светораде казалось, что и тогда Ипатий не стал бы мешкать, чтобы увезти ее с сыном. С Глебушкой. Что ж, видно, так рассудили сами боги.
