Ознакомительная версия.
– Вот здесь уже Россия кончается. Видишь, граница нарисована? А вот здесь турки живут… А вот этот треугольничек – Крым. Сюда все отдыхать ездят. И мы с тобой поедем, коли захочешь…
– А далеко ведь как ехать-то, Матюша!
– А что нам, что далеко. Мы с тобой люди вольные. Захотим – и поедем.
Ревность оказалась инженеру также несвойственна, как и стыдливость в ласках. Возможно, он даже не подозревал о ее существовании. После того первого изумления, когда Вера упомянула о других мужчинах, он словно забыл о них, хотя сама Вера со страхом и каким-то мстительным любострастием ждала непременных вопросов. Вопросов не было. Впрочем, однажды Печинога приподнялся на локте, взглянул на Веру с откровенным любопытством и спросил:
– А что ж, ты и с другими так делала?
– Нет, Матюша, – вполне искренне отвечала Вера. – Так – только с тобой.
– Угу, – согласился Печинога и, вроде бы полностью удовлетворенный ответом, снова откинулся на лежанку.
Иногда, раскалив печь до малинового жара, они, распаренные, задыхающиеся, выбегали босиком из дома, словно вино, глотали морозный воздух, взявшись за руки, смотрели на звезды или кидались друг в друга обжигающими снежными комьями. Потом инженер падал навзничь, а Вера садилась верхом ему на живот и пыталась накормить снегом. Он отбивался, потом валил в снег ее…
Как-то раз им показалось, что в ельнике рядом с домом заворочалось что-то большое, темное…
– Медведь! – ахнула Вера.
– Да они спят все в берлогах и лапу сосут! – беспечно откликнулся Печинога. – Должно быть, сохатый… пусть смотрит… завидует… Ему до гона еще больше месяца осталось.
Глава 32
В которой Печинога выслушивает делегацию от рабочего комитета и разговаривает с медведем, а Климентия Воропаева неспроста мучает смертная тоска
За две недели до Масленицы приисковые рабочие прислали к инженеру делегацию во главе с молодым чахоточным рабочим, на пятнистом лице которого горели темные страшные глаза. Печинога равнодушно отметил сходство облика рабочего с портретом демократа Белинского и подумал, что, как и неистовый Виссарион, предводитель делегации долго не протянет и непременно умрет если не к весне, так к следующей зиме.
Войдя в лабораторию, рабочие сняли шапки и обстучали от снега валенки и сапоги. Говорили сбивчиво, но довольно вежливо, почти не перебивая друг друга. Старого управляющего Гордеев уволил. Новый управляющий к работе пока не приступил и когда приступит, неизвестно. Иван Парфенович в отъезде, но уж близится время заключения контрактов на новый сезон. Люди проели (“пропили”, – мысленно поправил Печинога) все деньги и припасы, и вынуждены брать в лавке в кредит, который у Алеши и его бесчисленных племянников дюже дорог. Вполне возможно, что новые контракты будет заключать исполняющий обязанности управляющего Печинога, так как Опалинскому нужно время, чтобы войти в курс дела. Рабочие просят Печиногу позабыть обиды, которые были между ними, и, в свою очередь, обещают работать честно и добросовестно. И вот, по образцу других приисков, они образовали комитет и составили списки, кого надо вписать в новый контракт. При том не позабыты многосемейные, потерявшие на приисках здоровье и т. д.
Печинога внимательно, ни разу не перебив, выслушал членов самодеятельного “комитета”. Потом предложил всем сесть и внятно, короткими фразами разъяснил рабочим свою позицию. Мариинский прииск является частным предприятием, а посему решать, кого надо и кого не надо принимать на работу, будет хозяин прииска Иван Парфенович Гордеев, а не какой-то там комитет. Если Гордеев найдет нужным передоверить эту работу Печиноге, то его намерения известны рабочим еще с осени, так как он их никогда скрывать и не собирался, и специально сообщил заранее, чтобы люди могли сориентироваться и спланировать свою жизнь. С известными лично Печиноге пьяницами и лодырями контракта не будет. Не будет также и с теми, кто хоть раз бросал любой прииск и уходил, не отработав аванса. На освободившиеся места Печинога собирается лично набрать людей из числа непьющих инородцев или недавних переселенцев, которые пока не сумели наладить крестьянское хозяйство, но хотят и умеют работать.
– Вы не имеете права оставлять без куска хлеба людей, которые покалечились из-за вас…
– Из-за меня? – удивился Печинога. – Не знаю таких. Кто там у вас в списке? Мартынов? Так он же по пьяни под лед провалился и легкие сжег. Помню, сам его в больницу возил. Вересов? Тот всегда технику безопасности нарушал и сам же этим бахвалился. Донарушался, остался с сухой рукой. Кто еще?
– Вы видите, я говорил вам! – дрожащим от ненависти голосом выкрикнул “Белинский”. – Я говорил, что он продался мироедам и даже слушать нас не станет!
– Напротив, – вежливо возразил Печинога. – Я вас внимательно выслушал. И подробно изложил свое мнение. А теперь пора и честь знать. Мне работать надо.
В какой-то момент казалось, что рабочие кинутся на инженера с кулаками. Но этот миг прошел. Рабочие, возбужденно переговариваясь, ушли. Печинога справился о чем-то в желтой тетради и снова вернулся к журналу с записями проб.
Впрочем, поработать ему в тот вечер так и не дали. Час спустя после ухода делегации в лабораторию буквально ворвался распаленный, нетрезвый мужик со следами не то слез, не то застарелой грязи на щеках и буквально повалился в ноги инженеру.
– Матвей Александрович! Заступник! Выручите, Христа ради, он же, анафема, только вас и боится!
– Кто? Где? Что я должен сделать? – отрывисто спросил Печинога, поднимаясь и захлопывая журнал.
– Баба у меня рожает, мучается, что-то у нее там не так обернулось. Повитуха от инородцев ничего сделать не может. Кончается уже баба-то!
– А чем же я могу помочь? – нешуточно удивился Печинога. – Я же в акушерстве не понимаю. Это врача дело…
– То-то и оно! – горестно вскричал мужик и дернул себя за бороду. – Фелшар-то наш пьяный третий день лежит и не поднять никак. Пущай, говорит, все сдохнут, чем так жить и мучиться… жить и мучиться…
– Ясно! – Печинога, на ходу накидывая шубу, шагнул к дверям. – Где живешь?
– На Выселках, благодетель, – отвечал мужик и попытался поцеловать Печиноге руку. Инженер брезгливо дернулся.
Светлозерье, чаще называемое Выселками, было частью приискового поселка и располагалось в полутора верстах к югу от прииска, на берегу Светлого озера, отличавшегося необыкновенно прозрачной водой и чистым песчаным дном. Глухой поселок издавна облюбовали для своих дел разбойники, беглые каторжники и иные лихие люди. Там жили самые отпетые смутьяны, и дважды за историю Светлозерья туда заходили казаки для наведения порядка. Несмотря на это, считалось, что люди Климентия Воропаева бывают на Выселках, как у себя в дому, и там же, в отдельной, чистой и просторной избе, жила Воропаевская зазноба Матрешка.
Ознакомительная версия.
