Ознакомительная версия.
Наступило молчание, потом Лидия захлопала в ладоши, и Дюма подхватил аплодисменты, необычайно обрадованный тем, что стихи закончились так быстро. Впрочем, поскольку Александр, по мнению отца, не дружил с известным правилом о родстве краткости и таланта, наверное, стихи были на самом деле куда длиннее, просто-напросто Дюма половину проспал.
– Это прекрасно, верно? – со сладостным вздохом спросила Лидия, и Дюма усиленно закивал.
– Куда лучше, чем первые стихи, – продолжала Лидия, – и я не сомневаюсь, что роман о нашем романе будет куда лучше, чем «Дама с камелиями». Мы с Александром будем читать его нашим внукам и умиляться их восторгам, верно?
Александр бросился целовать свою подругу и так пылко привлек ее к груди, что пеньюар ее распахнулся до самых бедер. Глубокомысленно разглядывая атласную подвязку, которая придерживала розовый чулок над совершенным по форме коленом, Дюма подумал, что, судя по этой сцене, «роман о романе» вряд ли можно будет отнести к разряду тех книг, которые рекомендуются для детского чтения. Наверняка он окажется куда более эротичным, чем «Дама с камелиями», и благодаря ему сын еще больше прославится.
Александр и его возлюбленная продолжали целоваться, и старший Дюма, не слишком-то крадучись, спокойно их покинул.
В доме царила тишина, Антуана на месте не было, Дюма вышел на улицу и нахлобучил шляпу, которую доселе держал под мышкой. У него была такая привычка – во-первых, он терпеть не мог цилиндров (надевал их только на театральные премьеры), а предпочитал мягкую калабрийскую шляпу, которую никогда не отдавал привратникам, а всегда носил с собой. Он тихо надеялся, что когда-нибудь эта его черта будет отображена мемуаристами – так же, как его привычка носить с собой затрепанную записную книжку, испещренную многочисленными заметками, которые он заносил туда в любую минуту, когда удачная мысль приходила в его голову. Вот и сейчас – он достал карандаш, острие которого было прикрыто золоченым колпачком (Дюма терпеть не мог писать тупыми карандашами!), и, благодарный за чай и сладости, начертал в книжке с поистине отеческой снисходительностью:
«Я покинул этих прелестных и беспечных детей в два часа ночи, моля бога влюбленных позаботиться о них».
К сожалению, в очень скором времени Дюма-отцу станет известно, что бог влюбленных довольно плохо заботился об этих «детях», вернее, вообще ими пренебрег… Но Александр, к счастью, так никогда и не узнает, что ни один мемуарист даже не упомянет о его привычке предпочитать цилиндру мягкую калабрийскую шляпу и держать ее под мышкой, а также о его ненависти к тупым карандашам.
Надежды Лидии тоже не оправдаются, ибо роман «Дама с жемчугами» окажется ужасной скукотищей, о которой критика будет стыдливо помалкивать, и даже на шаг не приблизится к триумфу «Дамы с камелиями». Кроме того, в нем практически все будет страшно далеко от реальности, описывать которую автору будет слишком больно, а избытком фантазии сын, в отличие от отца, не страдал, поэтому роман и получится невероятно скучным, что немало уязвит его амбициозного творца.
Впрочем, к этому времени Лидия уже забудет и самого Дюма-младшего, и все его творческие амбиции.
* * *
– Кто это? – спросила Наденька, едва не задохнувшись, такое вдруг волнение на нее нахлынуло.
Наташа Тушина, отчасти – в ма-а-а-лой степени! – заменившая Лидусю после того, как Наденькина подруга исчезла в далеких французских далях, проследила за ее загоревшимся взглядом и усмехнулась:
– Да ведь это Александр Сухово-Кобылин. Он очень умный. В университет почти ребенком поступил – пятнадцати лет. А помнишь эпиграмму на Арсения Андреевича Закревского? Ну, Чурбан-паша, всезапретитель Арсеник… Это он сочинил.
Наденька похлопала ресницами. Ей было совершенно все равно, что он немного похож на государя императора и вдобавок несусветный умник. Ей было совершенно все равно, что сочинил или не сочинил этот человек. Наденька глаз не могла от него оторвать, и сердце ее так колотилось, что она поняла: нашла!
Наташа мигом сообразила, отчего так загорелись глаза подруги, и сочла нужным предупредить:
– Имей в виду, у него есть мадам. Настоящая француженка.
– Жена? – нахмурилась Наденька.
– Да нет, он не женат. Эта особа – его содержанка, но они уже лет восемь вместе живут. Говорят, она даже с его семейством знакома и принята в его доме. По мне, это очень странно, они ведь такие снобы, Сухово-Кобылины! Мой старший брат Владимир дружен с Надеждиным – ну, ты его должна знать – Николай Иванович Надеждин, в нашем университете преподавал, теперь в Петербурге живет и занимается этнографией в Русском Географическом обществе. Так вот – с десяток лет назад он был домашним преподавателем в доме Сухово-Кобылиных и влюбился в Елизавету…
– А кто такая Елизавета? – рассеянно перебила Наденька, все мысли которой были заняты Александром Васильевичем Сухово-Кобылиным и его содержанкой-француженкой, а не каким-то вовсе не интересным ей Надеждиным и совершенно неведомой Елизаветой.
– Господи Боже! – воскликнула Наденька. – Ты на каком свете живешь?! Разве ты не знаешь Евгению Тур? Неужто в «Современнике» не читала ее романа «Племянница»? Это же прелесть что такое!
– Ради бога, Наташа! – простонала Наденька. – Чья она племянница, эта Евгения Тур? И причем здесь какая-то Елизавета? А главное, причем тут господин Сухово-Кобылин?!
Наташа снисходительно посмотрела на подругу.
– Ты совсем отстала от культурной и просвещенной жизни, – вынесла она суровый приговор. – Так нельзя. Конечно, у тебя семья, но ты не должна забывать, что женщина интересует мужчину не только своим приданым и красотой, но и умом.
В другое время Наденька не преминула бы внутренне усмехнуться: Наташа была дурнушкой, и, кабы не ее баснословное приданое, замуж за полковника Тушина ей бы вовек не выйти, а поскольку Тушин почти постоянно находился в полку, умом жены он интересовался крайне редко. Но сейчас и Надежде не было дела ни до чего, кроме Сухово-Кобылина!
На счастье, Наташа сжалилась над ней и наконец-то объяснила все толком:
– Елизавета – графиня Салиас-де-Турнемир, урожденная Сухово-Кобылина, сестра Александра Васильевича. Когда она была еще девицею, в их доме служил Николай Иванович Надеждин – преподавал русскую словесность и немецкий язык. Они друг в друга влюбились. Однако все Сухово-Кобылины буквально на дыбы встали, даром что Надеждин уже в то время служил профессором университета. Конечно, он не благородного происхождения, поэтому Сухово-Кобылины решили: «Мезальянса не допустим! Это позор!» Тогда Надеждин и Елизавета собрались бежать и венчаться тайно, но Елизавета в последний миг оробела; вдобавок, как говорили, родные ее стерегли с каким-то зверским остервенением, не больно-то убежишь, а Александр Васильевич вызвал Надеждина на дуэль. Но тот отказался: мол, если мое недворянское происхождение не дает мне возможности жениться на Елизавете, то, значит, я не могу и дворянским способом защищать свою честь. Александр Васильевич был очень зол, ну очень! Я помню, Володя пересказывал его слова: «Если бы у меня дочь вздумала выйти за неравного себе человека, я бы убил ее или заставил умереть взаперти!» Да ты меня слушаешь или нет?!
Ознакомительная версия.
