Замолчав, он одной рукой придержал посох и шапку, а другой начал рыться в сумке, висевшей на тощей груди. Наконец он нашел то, что искал, и, наклонившись, положил на голый дощатый стол между двух илдорменов блестящую золотую монету.
– Мужчины постарше были недовольны, но я не дал парню передумать и схватил золото, – он кивнул в сторону лежавшей на темном столе монеты, от которой, казалось, исходило сияние. Он взглянул в глаза своему господину: – Но вы же знаете, что как только поднялось солнце, я принес ее сюда.
Улфред вздохнул, ожидая заслуженной похвалы, и все четверо сидящих за столом не замедлили выразить признательность и высокую оценку его поступку. Пока Адам тщательно рассматривал взятую со стола монету, Вулф напомнил старику:
– Однако ты видел не только оленя и монету, не правда ли? Ты видел еще кое-что интересное. – В рассказе фермера была опущена самая важная деталь. Старика можно было простить за то, что он пропустил подробность, ценности которой не понимал, но слушателям следовало о ней знать. – Расскажи-ка нам о…
– О кольце?
Улфред был недоволен, что господин настаивает на упоминании той чертовой вещицы, которую он исключил из рассказа, как лишнюю подробность, потому что она только мешала. Хотя кольцо и было красивым, но недорогим – без драгоценных камней, и даже не золотое. Ха! Монета была куда дороже, чем та никчемная вещица.
Упоминание о кольце тотчас же привлекло внимание Адама.
– У их вожака, у этого молодого парня, на мизинце была странная штуковина из переплетенных полосок золота, серебра и бронзы.
Адам почувствовал, что сейчас узнает нечто важное. Ему стало досадно, что дело продвигается так медленно, но он сдержал нетерпение и спросил:
– А как были переплетены эти полоски? Какой металл был сверху?
– Бронза. – Улфред начал понимать, что пропущенная подробность может оказаться ключом к загадке, которую пытались решить господа. – Похоже на то, что полоски эти сплетались в какой-то знак, вроде того, что писцы изображают на пергаменте. Но я не знаю его названия.
Адам быстро вынул из кармана письмо, полученное им от Элфрика.
– Пип, – позвал он, – принеси-ка нам холодный уголек из камина, чтобы наш друг Улфред смог нарисовать нам знак, который он видел. – Адам не мог ждать, пока принесут перо и чернила, да и рисовать пером старику было бы непривычно.
Пока Пип рылся в пепле, отыскивая уголек, Адам расстелил пергамент на толстых дубовых досках стола. Он счел это знаком судьбы – последняя мольба Элфрика о помощи будет использована для того, чтобы поймать тех, кто погубил его, или, по крайней мере, указать путь к их поимке.
Улфред стремился загладить свой промах, сожалея, что не сразу рассказал обо всем. Он взял дрожащей рукой уголь и принялся за дело. Нахмурив брови так, что они сошлись на переносице, Адам наблюдал за тем, как старик с трудом выводил некое подобие латинской буквы «S». Примерно так же, только гораздо более искусно его брат и отец выводили эту букву в начале страниц рукописей, и эта же буква использовалась при составлении различных орнаментов в изделиях, предназначенных для влиятельных людей. Буква подтверждала догадку, которая возникла при упоминании о бронзовой полоске.
Адам взглянул на Вулфа. Они без слов пришли к одному и тому же выводу. Информация, полученная от Улфреда, подтверждала все, о чем догадывался и чего боялся Вулф, но она не проясняла, что за всем этим стоит. Они оба понимали, что полученных из вторых рук свидетельств в виде рисунка и сообщений о кольце недостаточно, чтобы они могли послужить серьезными обвинениями для осуждения высокородного негодяя. А без серьезных доказательств этот «молодой парень» продолжит творить зло, и над округой по-прежнему будет висеть угроза. Если бы только они смогли узнать, зачем и почему…
Адам в задумчивости так сильно прижал письмо к столу ладонями, что пальцы его побелели. Он думал о том, что, к сожалению, им потребуется найти другие доказательства, поскольку в рассказе Улфреда, к разочарованию Адама, ничто не подтверждало и не опровергало его подозрения об участии епископа в последних событиях. В нем не было ничего, что могло бы доказать невиновность Элфрика в таком страшном для христианской души грехе, как самоубийство.
Ллис видела, что Адам глубоко погрузился в свои мысли и не заметил, как Вулф вложил монету в мозолистую руку фермера.
Улфред удалился, надувшись от гордости. Он был вполне доволен наградой и одобрением своего господина и пребывал в приятной уверенности, что еще до наступления ночи все население Трокенхольта будет наслышано о его благородном поступке. Да, он был хорошо вознагражден.
Когда Пип и Седрик ушли, чтобы вернуться к возложенным на себя обязанностям помощников Мел-вина, Брина взяла на руки крошку-сына, который, проголодавшись, уже начинал похныкивать, и исчезла в комнате, где лежала Аня, а Ллис проскользнула в угол зала, желая оставаться в тени.
Она устроилась на трехногом стуле у стола с припасами для лечебных нужд и принялась смешивать травы для снотворного отвара, необходимого страдающим острой болью. Руки ее трудились, но мысли были далеко. Она думала о том, что узнала вчера, и о тех туманных намеках, которые услышала сегодня утром, включая и невысказанные предположения. Она пыталась сложить из всего этого цельную картину. Похоже, оба саксонских лорда знают, что стоит за нависшей опасностью: об этот говорило их молчание. Но Ллис удивляло, почему на эту странную встречу со старым фермером пригласили ее и Брину.
Из-под густых ресниц глаза Ллис украдкой наблюдали за мужчинами. Внешне похожие – оба золотоволосые, высокие, мощного сложения, – на самом деле они были очень разными не только по возрасту: Адам был на десять лет моложе друга. Оба прославленные воины, но если Вулф оставался внутренне спокойным и мягким, Адам, несмотря на ласковое обращение с Кабом, выглядел сдержанным, но чувствовалось, что в душе у него бушует пламя. Ее уже опалило огнем его презрения и гораздо более опасным жаром, исходившим от его рук.
Один – приемный отец, другой – настолько привлекательный мужчина, что Ллис почти рада была тому, что он так враждебно к ней относится. Почти рада. Во всяком случае она хотела бы этому радоваться.
Пока Ллис наблюдала за ними, два илдормена короля Эсгферта встали и удалились, не говоря ни слова, погруженные в свои мысли о том, как выследить врагов и положить конец опасностям, грозившим этому краю.
Вечером, когда последние солнечные лучи уже угасли и сумеречные тени стали одноцветными, четверо высокородных обитателей Трокенхольта собрались за покрытым белой скатертью столом. Не тратя времени, они заняли те же места, где сидели во время визита Улфреда. Никто не задал ни одного вопроса о том, как прошла вторая половина дня. Нерешенные проблемы все еще владели умами собравшихся и поэтому за столом во время первого блюда – тушеного кролика – царила тишина.
