Ознакомительная версия.
Сезар собирался задать Тьерри еще парочку вопросов (теперь, когда выяснилось, что де Бриссон дружен с де Кормье, кое-что уточнить будет гораздо легче), однако тут двери в штабную комнату распахнулись. Все умолкли, как по команде. Стоявший в дверях незнакомый Сезару офицер – судя по знакам различия, командир дивизии – откашлялся и возвестил:
– Господа! Господа. Мы идем на Севастополь.
Глава 5
Доктор Прюно и его умозаключения
– То, что мы идем на Севастополь, и так было ясно, – ворчал полковник по дороге обратно. – Но дело двигается, и это радостно. Господа, – обратился он к адъютантам, – у нас много дел. Лейтенант де Симон, вы будете нужны мне весь день, останетесь при квартире. Лейтенант де Моро, займитесь тем поручением, что я дал вам ранее. Обедаете у меня. Де Моро, перед обедом доложитесь.
Оба адъютанта задумчиво кивнули.
Возвратившись на квартиру, Сезар застал настоящую идиллию. Женщина мыла пол, Флоран же перетряхивал одежду в сундуке виконта и неторопливо рассуждал:
– Ведь что получается, Мари! Господин едет на войну, и это ужасно, потому что приличные костюмы ему теперь не нужны. Не велел мне ничего брать, сказал, будет носить форму. И носит. Я видел мельком – обшлага у мундира обтрепаны! А сам он не чищен! Как же…
– Мари? – переспросил Сезар, останавливаясь в дверях.
Флоран смущенно к нему повернулся.
– Так ведь, ваша светлость, она ни слова не говорит, а называть ее как-то надо! Вот я и стал кликать Мари. Она вроде ничего, не возражает.
Не возражающая Мари стояла, опустив голову, над ведром и с тряпкой в руках.
– Пока остаешься, – сказал женщине Сезар, – только чтобы ни шагу за пределы двора и никому на глаза не попадаться. Полковник еле-еле разрешил, – и, проигнорировав явную радость, отразившуюся на ее лице, обратился к Флорану: – Я ухожу, вернусь к обеду. Чтобы никаких происшествий без меня.
– Ваша светлость, можно я мундир почищу? – взмолился камердинер.
– Нельзя, – отрезал Сезар и вышел, еле заметно улыбаясь.
Он спросил у Тьерри, где найти полкового врача, и первый адъютант подробно описал дорогу. Идти, впрочем, оказалось недалеко – всего пару улиц миновать.
Господин Венсан Прюно был человеком роста громадного, гренадерского. Как выяснил Сезар в первые же минуты разговора с доктором, гренадером он и служил – лет двадцать назад.
В крохотном домике за хлипкой оградой, кроме врача, никого не оказалось, и разговор обещал быть продуктивным. Прюно Сезару сразу понравился – за громадный рост, раскатистый бас, могучие руки, которые тем не менее являлись руками первоклассного костоправа, и сдержанное чувство юмора. Услыхав, что виконта прислал полковник с поручением, Прюно усадил гостя и налил ему и себе по рюмочке шерри.
– Хорошо для пищеварения, – пояснил он. – Это мне англичане приносят. У них с докторами беда, вот и бегает ко мне кое-кто из красномундирников. Боятся, а ходят, потому как знают: лучше меня только Лабри из второй дивизии, но больно уж заносчив. Считает, раз сын герцогского дворецкого – уже высоко родился.
– Я думал, тут у вас каша вавилонская, а нет никого.
– Ну, так затишье перед бурей. Оно, конечно, и в мирные дни скучать не приходится – то с мозолью кто придет, то с зубом больным, кого лошадь тяпнула, кто похмельем страдает… Это мы пока русских не встретили. Столкнемся – и буду руки-ноги резать да кишки обратно в брюхо зашивать, а дальше пусть Господь решает, жить страдальцу или преставиться.
Он глотнул шерри и продолжил:
– Я ведь когда-то сам в полку шагал. Гренадером был, м-да… Только на двадцать пятом году жизни почуял неутолимую тягу к медицине. Смотрел, как наш полковой доктор работает, и думал: э, а те осколочки костей лучше бы сложить вот так, а не эдак! Думал, думал, да и пошел к нашему полковнику. Был у нас, звали мы его Старина Фабьен, хороший человек, хоть и неласковый. Выслушал он меня, говорит: так что ж, учиться на костоправа хочешь? Я ему: хочу, дескать. Он говорит: ладно, так и быть, подпишу приказ, поедешь учиться. Так и получилось, кое-что в мою голову вдолбили, а основное я уже и сам знал. Солдатская практика, она впрок идет… Вернулся, сначала под присмотром нашего полкового умельца косточки вправлял, а потом меня сюда назначили. Вот уже, м-да, восемь лет как в двадцатом. Да это хорошо, полковник у нас отличный. Значит, он вас прислал, чтобы я про капитана де Эмона рассказал?
– Так и есть, – шерри было превосходным, и Сезар с удовольствием допил то, что оставалось в рюмке. Прюно немедленно долил ему еще. – Расскажите все, что заметили и что думаете.
– Вызвали меня на рассвете, – тут же начал врач. – Говорят, де Эмон преставился, пулю себе в лоб пустил. М-да, думаю, здоровый такой человек, все зубы на месте, руки-ноги не ломаны, а туда же, стреляться. Тьфу. Прихожу. Там народу было немного, полковника вызвали, да денщик капитанский стоит и трясется, ровно заяц. Ну, я стал все осматривать. Капитан на полу лежал, лицом вниз; вроде как сидел на стуле, потом стрельнул себе в голову и упал. Начал я осматривать беднягу, потом гляжу – э, тут все непросто. Попросил полковника выставить денщика, да так сразу и говорю: дело нечисто, дескать.
– Что вас навело на эту мысль?
Прюно усмехнулся, показав крупные неровные зубы, желтые от табака.
– Вряд ли покойник сначала сам себя по голове огрел, а потом застрелился. Бутылка та…
– Какая бутылка? – живо заинтересовался Сезар.
– Разбитая. Которой его по голове и били. На полу осколки, хотя расколотить ее, конечно, сила нужна – бутыль на славу. Вино в ней было, немного, но было, с кровью смешалось. Там его ударили, больше негде.
– То есть вы предполагаете, что некто огрел капитана по голове бутылкой, а затем обставил все как самоубийство? А не могло случиться, скажем, так, что де Эмон имел с кем-нибудь ссору, господа повздорили, противник ударил его бутылкой, а затем ушел? Капитан же, очнувшись, впал в черную меланхолию и решил свести счеты с жизнью. Пьян был. Расстроен.
– Ну, вином от него, конечно, разило. М-да. Только нет, не так все было. Там тонкий… как это говорится… а, нюанс, – последнее слово доктор выговорил с гордостью. – Коли все так бы случилось, как вы предполагаете, он бы слегка по-другому лежал. Ну и лоб…
– Что – лоб?
– Я видал, как стрелялись, – ответил Прюно неожиданно усталым голосом. – Особенно, помню, был один… Лейтенантик молоденький. Приехал из самого Парижу в полк, весь такой цветущий, пахнущий. И влюбился, как кот, в дамочку обозную. А они, обозные, знаете какие – им заплатишь, они дают, что пожелаешь. Какая тут любовь. Он ей стихи писал, шлюхе вшивой, прости господи, – врач сплюнул. – Говорил, муза она его. Чушь нес. Я ему подсунул кое-какие травки, чтоб он в клозете пару дней посидел да поразмыслил, только его все забирало и забирало. До того дошло – предложение ей отправился делать. Ну а она, м-да… обозная девка… высмеяла его перед друзьями-офицерами. Он пошел к себе в палатку да и пулю в лоб, вот так. Мать у него от горя чуть с ума не сошла, как говорили.
Ознакомительная версия.
