А кроме того, этот молодой человек, Фриц, сумел ей понравиться,- возможно, потому, что атмосфера Вены еще не заглушила в нем запахов бескрайних лесов Каринтии.
Не обращая внимания на беспокойство и возражения Иды де Ференцши, Елизавета решила написать Фрицу Пашару фон Тайнбургу; подписалась она вымышленным именем, дав ему понять, что можно называть ее Габриэллой либо Фредерикой. Дала ему даже адрес для почты до востребования, чтобы он мог ответить. Единственная Уступка осторожности - сделала так, чтобы ни на одном из ее писем не стояло штемпеля венской почты.
«Я нахожусь в Мюнхене проездом всего лишь на несколько часов,- писала она,- и пользуюсь этим временем, чтобы дать о себе знать, как я Вам и обещала. Вы с такой тревогой ждали этого письма - не отрицайте. Я знаю так же хорошо, как и Вы, что происходит в Вашей душе после этой славной ночи. Вы разговаривали с тысячами женщин, и Вам, конечно же, показалось, что Вы развлекаетесь, но Ваш разум так и не нашел родственной души. И Вы наконец нашли в сверкающем мираже то, что искали многие годы, чтобы потерять это навсегда…»
Молодой человек увлекся этой странной и даже несколько жестокой игрой. Он ответил взволнованными, страстными страницами,- страницами, на которых читался вопрос: «Почему Вы продолжаете таиться от меня, Желтое Домино? Мне хотелось бы узнать о Вас столько подробностей…»
Елизавета ответила довольно 6ыстро, видимо, опьяненная запретным плодом, этим ароматом любви и приключений, который остался у нее после бала: «На моих часах уже за полночь. Мечтаешь ли ты обо мне в этот момент или поешь в ночи ностальгические песни?…»
Ида, ни жива ни мертва, чувствовала, что государыня намерена забыть дистанцию между собой и этим мелким служащим. Фриц, в свою очередь предался безумным мечтаниям, почти уверенный, что знает личность своей незнакомки. Больше того, увидев однажды императрицу на выставке цветов в Пратере, он с учащенным биением сердца констатировал: на его приветствие она ответила с большей дружбой, чем на приветствия других. И тогда, вернувшись домой, он осмелился написать даме в желтом домино: «Вас ведь зовут не Габриэллой, не Фредерикой, не так ли? Может быть, ваше имя - Елизавета?»
Это письмо Елизавета гневно смяла: молодой дурачок все испортил, надо прекращать увлекательную игру, пока не поздно, пока не разразился скандал или Фриц не натворил глупостей. Она перестала писать, уехала в Англию, забыла про свои фантазии, ни на секунду не задумавшись о горе, которое принесла ему.
Молодой человек и правда чувствовал себя несчастным. На следующем балу, в последний день карнавала, перед постом, он снова пришел в Оперу, но не встретил там Желтое Домино. Несколько лет подряд ходил он на этот бал, но «сверкающий мираж» так и не появился.
Прошло десять лет; Елизавета, еще более непостоянная и капризная, чем раньше, в Вену наведывалась редко - старалась уйти от судьбы, что ее угнетала; возможно, хотела убежать от самой себя.
Однажды вечером 1886 года она снова подумала об очаровательном Фрице - подумала, когда принялась писать стихи, что часто бывало. Эту поэму она написала английском и решила назвать ее «Песня Желтого Домино»; начиналась она словами «Давным-давно…»
Пришла ей в голову мысль отправить поэму Фрицу; порывам своим она никогда не противилась - направила письмо по старому адресу. Ответ пришел незамедлительно: «Что случилось за эти одиннадцать лет? Ты, несомненно, продолжаешь сверкать своей прежней гордой красотой. А я стал респектабельным, лысым супругом и отцом очаровательной девочки. Если находишь это уместным, можешь смело снять свое домино и пролить наконец свет на это загадочное приключение, самое волнующее, какое мне довелось пережить…»
На письмо свое, полное благородства, он вскоре получил ответ, к несчастью, полный насмешек: его попросили сделать фотографию «отцовского черепа». Обидевшись, он написал последнее письмо: «Бесконечно жаль, что по прошествии одиннадцати лет ты все еще продолжаешь играть со мной в прятки. Сбросив маску после стольких лет, ты сыграла бы в замечательную игру, положила бы счастливый конец приключению вторника 1874 года. Но столь длительная анонимная переписка лишена очарования. Твое первое письмо доставило мне удовольствие, твое последнее послание раздосадовало меня. Недоверие раздражает того, кто этого не заслуживает. Прощай, и тысячу извинений…»
На этот раз все действительно было кончено - партия Желтого Домино доиграна. От нее осталась среди бумаг одного стареющего мужчины лишь тщательно хранимая тонкая пачка писем - изредка он бросал на нее взгляд, полный сожаления.
В один из прекрасных летних дней 1884 года экипаж, скромность которого отнюдь не исключала безупречной элегантности, остановился в саду одной виллы. Цветущий сад спускался до самых голубых вод озера Сент-Вольфганг, что в австрийском Тироле. Высокая, стройная дама, скрывавшая под вуалью и широкими полями шляпы свою по-прежнему ослепительную красоту, вышла из кареты, сделала знак остаться там другой даме.
Мгновение спустя обитательница виллы, знаменитая, очаровательная венская актриса по имени Катарина Шратт, увидела, как дама из прибывшего экипажа вошла в ее салон. При виде ее у актрисы перехватило дыхание, и ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы присесть в глубоком реверансе.
- Мадам! - пролепетала она.- Я знаю как… да простит меня Ваше Величество, но, внезапно увидев вас здесь, у меня…
- Словно действующее лицо из какой-нибудь пьесы, не так ли? Не беспокойтесь, мадам Шратт! Ничего удивительного, что визит мой так вас поразил,- прошу вас, извините, что я вторглась сюда столь внезапно, не предупредив вас заранее. Но мне хотелось, чтобы это произошло именно так. А теперь забудьте на секунду, что я императрица, и давайте какое-то время поговорим просто как женщина с женщиной, хорошо?
- Ваше Величество приводит меня в замешательство,- прошептала актриса, покрасневшая до самых корней белокурых волос.- Могу только надеяться, что вы нуждаетесь во мне, и умоляю вас - скажите, какую услугу я могла бы вам оказать.
- Так вот, вначале сядьте здесь, рядом со мной. Затем, повторяю, я не хочу вас смущать, поскольку приехала сюда поговорить с вами от имени императора. Он испытывает к вам сильные дружеские чувства… возможно, даже и симпатию… я не ошибаюсь?
- Мадам! - пролепетала Катарина в отчаянии.- Не знаю, что могли вам сказать…
- По поводу этой дружбы? Конечно же, это глупости, но я-то знаю правду. Поэтому ничего не бойтесь!
На самом деле она знала очень мало из этой правды. За несколько месяцев до этого, в ноябре 1883 года, император Франц Иосиф присутствовал в венском Бургтеатре на постановке драмы под названием «Чудесные руки» и обратил внимание на новую актрису Катарину Шратт, исполнившую в спектакле роль Елены. Это была красивая женщина тридцати четырех лет, свежая на вид, с большими светлыми глазами на лице цвета персика и пышной шевелюрой золотистых волос; веселая, любезная, прекрасно воспитанная и очень образованная.
