Ознакомительная версия.
– Очарована? – переспросила Жанна оскорбленно. – Очарована?!
– Погоди, милая моя. Ты всегда утверждала, что тебе нравится моя откровенность, и советовала продолжать, поэтому сцепи зубы и послушай. Этот человек согласился на выторгованные тобою условия лишь потому, что по какой-то причине оказался не у дел в ставке герцога Энгиенского, и это непривычно для людей подобного склада. Но не обманывайся ни его покладистостью, ни его добродушием, которого, кстати, ты и не видела пока. Через неделю он оправится от ран – на таких все заживает как на кошках, – и вот тогда ты расскажешь ему правду?
– Да, – кивнула Жанна, не понимая, к чему ведет Элоиза, – я хотела бы.
– Он выпотрошит тебя как рыбу, – спокойно произнесла мадам де Салль, – и не испытает никакой жалости при этом. То, что он читал твои письма и отвечал на них, то, что он позволил тебе устроить бал и пригласить барона де Феша на завтрашний ужин, ничего не значит, милая моя. Это воздействие воспитания на характер шевалье де Марейля. Однако характер победит. И если, как ты говоришь, он справедлив, подумай сама, как он должен поступить с тобой? По справедливости?
Жанна молчала. Справедливость, вот верное слово. Элоиза тоже говорит справедливо, и хотя эти слова ранят, они, к сожалению, правдивы. Компаньонка права: хорошее отношение Раймона, которое на мгновение почудилось Жанне, – это не более чем иллюзия. Обманывать его – это ходить по лезвию шпаги босиком.
– Нам всем будет лучше, если он поскорее уедет обратно в армию, – жестко закончила Элоиза.
– Я не хочу, чтобы он уезжал, – пробормотала Жанна.
Брови мадам де Салль взлетели.
– Девочка моя, повтори это еще раз!
– Я не хочу, чтобы он уезжал, – покорно повторила Жанна уже громче. – Так и есть, и я ничего не могу с этим поделать.
– Моя дорогая девочка, – сказала Элоиза с таким сочувствием и сожалением, что становилось ясно – это искренние и подлинные чувства, – тебе стоит с этим что-нибудь сделать для твоего же блага. Иначе, если все обернется хуже, чем мы обе надеемся, конечно, тебе будет больно. Но если ты позволишь своей нежности и доброму отношению перерасти в нечто большее, поверь, Раймон сможет причинить тебе целый океан боли, если вдруг узнает, что ты ему не жена.
Шевалье де Марейль спустился к обеду, однако особенного аппетита не испытывал, равно как и тяги к разговорам за столом. Впрочем, собеседницы на сей раз решили не занимать его светской беседой и обронили лишь несколько фраз, да и выглядели обе мрачно. Поссорились, что ли? Женские ссоры – вот чего ему недоставало, конечно же. Раймон выпил еще бокал вина, присовокупив его к четырем кабинетным, вяло сжевал кусок какого-то мяса и отправился к себе в покои. Норбер отсутствовал, и шевалье улегся на кровать и пролежал без сна часа полтора, бездумно глядя на балдахин.
Арендаторы подтвердили то, что Раймон понял уже и сам: Жанна превосходно обращалась с людьми, живущими в поместье. Мужчины желали лишь засвидетельствовать почтение хозяину, однако дела их оказались мелкими и незначительными, все важные вопросы были ранее решены с мадам де Марейль. Восхищение, которое эти простые люди выказывали по отношению к хозяйке, многое говорило о Жанне. Больше, чем сказала она сама.
Раймону почти удалось задремать, когда возвратился Норбер, чем-то очень довольный. По всей видимости, возвращение домой пошло слуге на пользу: он завел знакомства с теми горничными, которые были наняты в дом за последние два года, возобновил свои добрые отношения с кухарками и потому пребывал в благостном расположении духа. Норбер наслаждался мирной жизнью, в отличие от хозяина. И жизнерадостная физиономия слуги привела Раймона в раздражение.
– Переоденься и возьми оружие, – велел он, поднимаясь. – Идем в сад.
Улыбка сползла с лица Норбера.
– Но, ваша милость…
Раймон знал все, что слуга мог ему сказать, причем на несколько фраз вперед.
– Норбер, я сказал – оружие и в сад. Если тебя так это волнует, можешь найти тупые рапиры, но толку от них мало. Мою боевую шпагу, свою. Немедленно.
В саду Раймон предпочитал тренироваться летом, так как обстановка, считал он, приближена к боевой. Никто не даст тебе под ноги ровный пол фехтовальной комнаты, когда испанцы вот-вот прорвут строй. Под ногами может оказаться все, что угодно, – корни, тела, пропаханная ядром борозда, лужа крови. Ты можешь поскользнуться на палых листьях или неправильно поставить ноги, в сражении спускаясь с холма. В бою от подобных мелочей зависит жизнь. И хотя никогда не удается просчитать их полностью, не стоит отчаиваться и вовсе забрасывать тренировки. В армии Раймон начинал с этого каждый день. Он обучил Норбера, у которого внезапно выявился талант к фехтованию, и слуга выходил против господина в те дни, когда никто из офицеров не мог составить компанию шевалье де Марейлю.
Иногда Раймону выпадала удача – поединок с Гассионом или самим герцогом Энгиенским, человеком, здоровье которого было слабовато, зато ум велик. После Рокруа уже никто не посмеет сомневаться в этом. Герцогу всего двадцать два, а он уже одержал одну из самых громких побед в войне, которая неизвестно сколько еще продлится. Может быть, сто лет? И такое бывало…
Разговоры с арендаторами, с одной стороны, порадовали Раймона, а с другой – расстроили. Это была та самая жизнь, от которой он уже успел отвыкнуть и не хотел заново привыкать. Мирная, расхолаживающая, превращающая мужчину в ленивого кота. Раймон никогда всерьез не думал о ней. Он в армии с семнадцати лет, точно как герцог Энгиенский, только подобных высот не достиг. Ну, так и рождение у шевалье де Марейля не то чтоб высоко, хотя денег хватает и стратегических талантов особо нет, зато он знает, что такое верность и преданность. Как Гассион мог все это отринуть? И как скоро он смилостивится? Лев Франции сам одиночка до мозга костей – что же он посчитал себя вправе так поступать с подчиненным и другом?
Раймон переоделся в старую, уже несколько раз штопанную рубашку и драный жилет, из которого отовсюду нитки торчали, и спустился вниз. Молча протестующий Норбер плелся за хозяином. На пути, к счастью, никто не встретился, в гостиной женщин не было. Спустившись в сад, Раймон пошел вглубь – не так уж много тут места, однако любимая поляна для тренировок имеется. Мягкая трава выросла уже высоко, качали головками неутомимые сорняки. Рядом дряхлый садовник подстригал куст, и Раймон махнул старику, чтобы ушел.
Норбер протянул хозяину шпагу и не удержался все-таки:
– Ваша милость, рана откроется, и это плохо. Не стоило ли дать ей зажить еще?
– А под Рокруа меня кто-нибудь спрашивал об этом? – усмехнулся Раймон, вытягивая из ножен длинную тяжелую полосу превосходной стали. У клинка имелось имя – Стремительный – и гравировка у гарды, и это было лучшее оружие шевалье. Прикосновение к шпаге оживило воспоминания и непостижимым образом добавило хорошего настроения. Какого черта! Надо было сделать это еще вчера.
Ознакомительная версия.
