Гийому нравились пиршества в собственном доме, но визиты в таверны привлекали его не меньше: он частенько являлся туда в компании приятелей, переодетый в простую одежду, и давал волю своей жажде приключений.
Втайне Гийом мечтал овладеть искусством ведения боя, чтобы участвовать в рыцарских турнирах и битвах с истинными врагами французского королевства англичанами. Во времена его детства война затихла из-за разгула чумы, но угроза и напряжение продолжали витать в воздухе, предвещая новые столкновения. Год милости 1351 от Рождества Христова принес в Кантелё весть о сражении между французскими и английскими воинами в Бретани – территории, граничащей с Нормандией [1]. Это событие взбудоражило множество юных умов, вдохновив их на подвиги, и юный граф де’Кантелё не был исключением, его сердце наполнилось жаждой сражений и военных побед. Но пока военному делу его никто не обучал, Гийом с упоением отдавался своему увлечению охотой. Он лично занимался разведением своры гончих и каждой собаке давал имя. Радостный лай, доносившийся с псарни, нередко заставлял обитателей особняка вздрагивать, и вид испуганных слуг приводил Гийома в восторг. Со временем к лаю привыкли и пугаться перестали, что поначалу немного расстраивало «этого несносного мальчишку», и он даже не думал скрывать свою досаду.
Однажды Гийом привел с собой на охоту девчонку-простолюдинку, чем поразил своих приятелей. Девочка не имела никаких необходимых для охоты навыков, хотя Гийом заверял, что она метко стреляет из лука. Продемонстрировать свои умения норовистая простолюдинка, не носившая нательного креста, отказалась, да и к охоте выказала открытое отвращение. Никто не мог взять в толк, кто она такая и отчего позволяет себе столь вольное поведение с благородными людьми. Единственным, кого нисколько не удивляли манеры простолюдинки, был сам Гийом. Он лишь посмеивался над тем, в какое смятение приводят его приятелей едкие замечания и колкие взгляды девчонки. Хотя в конце охоты он был разочарован тем, что она отказалась стрелять из лука, и больше никогда не звал ее с собой.
Родители и сменявшие друг друга наставники уповали на то, что проповеди священников на святой мессе вразумят «этого несносного мальчишку», и он смирит свой пыл. Случалось, что Гийом и впрямь задумывался, не живет ли греховной жизнью. Однако в итоге он приходил к выводу, что, если б в его жизни было слишком много греха, всевидящий и всемогущий Господь давно покарал бы его. А по всему выходило, что Господь проявлял к нему любовь и милосердие. Задумываясь об этом, Гийом мог присмиреть на день-два и искренне стараться не нарушать заповеди… насколько это было возможно. Он честно молился – иногда даже не единожды в день, если решал, что за какой-то проступок все же стоит попросить прощения, – и соблюдал пост вместе со всей семьей. В Доме Божьем он преисполнялся неподдельного священного трепета и чувствовал силу и святость, витавшую над алтарем. Один вид Нотр-Дам-де-Руан приводил его в восторг, лишая дыхания, и Гийом почти физически чувствовал присутствие Господа там, когда с искренним смирением опускался на колени. Во время Святого Причастия ему казалось, что он может ощутить всеобъемлющую власть Небесного Отца.
Однако стоило покинуть собор, как от священного трепета не оставалось и следа. Это чувство возвращалось лишь в те минуты, когда Гийом обращался к Господу в молитве – не в той, что нужно было читать наизусть, но в той, что исходила из его собственного сердца. Никто никогда не говорил ему, что так можно делать, но он всегда считал, что так честнее.
В своих искренних молитвах Гийом просил Бога и святых ниспослать ему хоть одного по-настоящему близкого друга, который мог бы стать интересным и мудрым собеседником – взамен всех тех, что у него были. А еще он просил, чтобы Господь и Пресвятая Дева Мария хранили язычницу Элизу и не серчали на нее за ее неверие.
***
Руан, Франция
Год 1351 от Рождества Христова
Ренар Цирон, закрывшись плотной обработанной в течение многих вечеров деревяшкой, напоминавшей полтораручный меч, отскочил в сторону, осуждающе взглянув на друга.
– А не так яростно можешь? – воскликнул он. – Сломаешь же, придется заново все делать!
Вивьен утер со лба пот, выпрямляясь и выходя из боевой стойки, которую он принял, повинуясь неким инстинктам, но никак не знаниям и навыкам фехтовального искусства. Губы его расплылись в счастливой улыбке.
– Прости, мой друг. И правда, я перестарался.
Ренар глубоко вздохнул и начал снова наступать, замахиваясь деревянным мечом для удара.
В фехтовальном деле оба они были новичками. Их единственным реальным боем был бой на факелах в аббатстве Сен-Пьер-сюр-Див. И именно эта история заставила их всерьез задуматься о том, чтобы научиться защищать себя в поединках. Как и о том, чтобы сменить веревочные пояса на кожаные ремни для сутан, а предписанные инквизиторам сандалии – на плотные ботинки. После пережитых ими злоключений Кантильен Лоран скрепя сердце пошел им на уступки и закрыл глаза на их неподобающий внешний вид.
История в аббатстве Сен-Пьер-сюр-Див сильно повлияла на судьбу Вивьена и Ренара. По возрасту они вовсе не годились в инквизиторы, однако молодому епископу Лорану удалось получить для них королевские грамоты, заверенные Его Святейшеством, а это официально утверждало их в должности. Судья Лоран сумел доказать, что его подопечные выработали все необходимые навыки в условиях суровой практики, и к его мнению прислушались – хотя, видит Бог, он и сам этого не ожидал. Когда он заступал на пост епископа, к нему относились, как к несведущему в делах Церкви светскому человеку и, вероятно, думали, что он не переживет разгул мора. Однако чума отступила, а авторитет Кантильена Лорана успел возрасти, хотя к его новаторскому подходу все еще относились с подозрением.
Уладив дела с утверждением своих подопечных в должности, Лоран собирался настоять на их постриге во имя хотя бы частичного соблюдения надлежащего внешнего вида. Юноши возразили, высказав мнение, что в случае необходимости им будет проще затеряться среди простых людей и выведать нужную информацию, если они не будут походить на монахов – коими они, вообще-то, и не являлись. Поразмыслив, Лоран и в этом вопросе пошел у них на поводу. Однако когда речь зашла о занятиях фехтованием, он энтузиазма не выказал.
– В конце концов, вы служители Господа, а не вояки, – заявил он. – Вашим вольностям должен быть предел.
– Да мы просто хотим хорошенько отметелить врагов Господних! – с задором ответил ему Вивьен. – Если потребуется, разумеется, – добавил он, стараясь вернуть голосу кротость.
Лоран не одобрял этого воодушевления. Впрочем, дело было не в личной неприязни к оружию
