Ей так хотелось броситься навстречу своим друзьям, нестрогие правила этикета удержали ее.
Приближался час обеда, и надо было вернуться во дворец Альбицци. Дядюшка Людовико не переставал ворчать по поводу бессмысленных светских развлечений, которые только испортили такой святой день, созданный для скромных радостей науки. Его брюзжание усиливалось еще и тем, что ему пришлось надеть вместо удобной рабочей одежды наряд из тяжелой ткани, отороченный черной куницей.
— Зимой в таком одеянии еще куда бы ни шло. Но в эту жару! Я весь вспотел и стал красный, как рак.
— Дядюшка, ты можешь разоблачиться, когда пойдешь отдохнуть после обеда, — сказала Кьяра. — Я приказала Коломбе, чтобы она принесла твоего любимого холодного вина, может, это освежит тебя, — добавила она в утешение. — И кроме того, дорогой мой, не забывай, что в тебе течет кровь Альбицци, и в такой день надо быть одетым подобающим образом, в соответствии с твоим положением.
Однако жара не помешала дядюшке Людовико воздать должное вкусным блюдам: жареным сосискам из печенки, обильно политым острым соусом и посыпанным пряными травами, душистой дыне и своему любимому кьянти. После трапезы он удалился в свой прохладный кабинет в ожидании часа, когда нужно будет вновь подняться на трибуны, с которых знатные люди города наблюдали за скачками.
После дневного праздника, в котором принимали участие различные ремесленные цеха, придававшие блеск Флоренции, в праздничное действо включились люди из разных городских кварталов, участвовавшие в скачках на лошадях без седла и без стремян по заранее определенному маршруту. Призом было» палио «, прекрасный отрезок ткани, самый красивый, даримый Лоренцо Великолепным победителю.
Люди с хоругвями и свечами шли до самой Баптистерии1.
Потом останавливались перед сеньорией, тоже богато украшенной по случаю большого праздника.
А над величественным дворцом из серого камня реяли шелковые знамена с эмблемами подчиненных городов. На вершине самой высокой башни развевалось знамя Флоренции — королевы всех городов. Вокруг площади были построены небольшие деревянные башенки городов-союзников Флоренции. Окна этих башенок были украшены флажками из тафты, шелка и других дорогих тканей. Мостовые, пестревшие нарядными праздничными одеждами горожан, походили на лужайку с яркими весенними цветами. Вдоль площади были натянуты шелковые веревки, ограждающие место для кавалькады. На площади Дуомо настежь открытые бронзовые двери Баптистерии позволяли увидеть целый лес зажженных свечей, придающих ей особенную торжественность. А немного дальше стояли разноцветные палатки наездников, державших в руках флаги с красной лилией Флоренции или голубые стяги с золотой лилией короля Франции.
Площадь наполнили стройные звуки церковного хора и органа Затем вступили гобой, виола и тамбурин. По левую и правую руку архиепископа, чью мантию, шитую золотом, несли церковные служки, стояли дьяконы с серебряными кадилами, дым от которых доходил до самой большой красной трибуны, где сидели Фьора и Альбицци. Кресло по соседству должны были занять Лоренцо Великолепный и его почетный гость.
Дядюшка Людовико нашел еще один повод, чтобы поворчать: запах ладана вызывал у него кашель. Он так хотел бы сейчас очутиться в долине Мюгелло и подышать там свежим воздухом.
Кьяра не выдержала и одернула его:
— Да хватит тебе ворчать, дядюшка Людовико! Тебе выпало счастье сопровождать самую красивую женщину нашего города, а ты только и думаешь о своих бабочках! Ведь на нас смотрят!
И действительно, все взгляды были обращены в сторону Фьоры, которая в ярко-красном платье выглядела как королева.
Когда она подходила к своему креслу, возбужденная толпа бурно приветствовала ее.
Она отвечала благодарной улыбкой и грациозным наклоном головы, счастливая от того, что народ Флоренции выражал ей искреннюю сердечность и восхищение. Однако Фьора хорошо знала, что настроение народа очень переменчиво. Но сейчас тучи развеялись благодаря любви Лоренцо, и жители города были готовы преклониться перед ней, как когда-то перед красавицей Симонеттой, прозванной Звезда Генуи.
— Клянусь, — сказала Кьяра с гордостью за подругу, — что именно ты будешь вручать пальму первенства победителю.
— Ты в этом уверена?
— Уверена, иначе зачем бы нас нужно было сажать в первый ряд, По соседству с креслом Лоренцо? А этим вечером ты станешь королевой бала.
— Знаешь, Кьяра, днем куда бы ни шло. А вот вечером во дворце Медичи, в доме матери и супруги Лоренцо, подобная ситуация будет неловкой.
— Вот еще новости! Да после смерти Джулиано женщины из рода Медичи ни разу не приняли участия ни в одном празднике.
А сегодня утром они слушали мессу в личной капелле, так как донна Лукреция не желает идти в Дуомо, где убили ее сына…
Смотри! А вот и твой принц!
Серебряные трубы, украшенные шелковыми флажками с гербом Медичи, возвестили о приходе Лоренцо Великолепного и его французского гостя, сопровождаемых почетным кортежем.
Оба синьора направились к трибуне. Все дружно поднялись, приветствуя их. Лоренцо и Коммин шли, держась за руки, подчеркивая этим согласие между обеими странами. Сзади Коммина маячила высокая фигура Мортимера, за которым следовали шотландские гвардейцы.
Было видно по всему, что король Людовик XI хотел придать своему послу как можно больше пышности в глазах флорентийцев.
Дойдя до нижней ступеньки трибуны, мужчины остановились, чтобы приветствовать всех по очереди. А когда они поднялись и уже готовы были занять свои места, Фьора почувствовала на себе их восхищенные взгляды. Ее сердце дрогнуло от радости. Взгляд Лоренцо обжег ее таким знакомым огнем. Однако едва уловимая улыбка Коммина и быстрый взгляд его голубых глаз, казалось, выражали легкую грусть.
— Он, должно быть, сожалеет о том, какую женщину потеряла Франция, — прошептала ей на ухо Кьяра.
— Но мы ведь с ним большие друзья и останемся ими навсегда, — возразила Фьора. — Я очень люблю мессира де Коммина, ты же знаешь!
— И он тебя тоже, и как мне кажется, больше, чем ты думаешь.
— Да ты с ума сошла! Придет же такое в голову!
Пока молодые женщины тихо переговаривались, Лоренцо и Коммин поднялись вверх по ступенькам, покрытым красным ковром, ведущим к почетным креслам. Но вместо того, чтобы занять свои места, они направились прямо к Фьоре, которая присела в глубоком реверансе, поочередно приветствуя одного и другого.
В голосе Лоренцо неожиданно прозвучали металлические нотки:
— Господин посол, вы сказали мне, что вас связывает давняя дружба с одной из самых красивых дам нашего города. Полагаю, видя ваше нетерпение, я угодил вам, устроив вам встречу.
