– Я вспомнила, что эта ночь должна была стать моей брачной ночью... А я волею судеб оказалась с вами, с человеком, которого никогда раньше даже не встречала...
– Я хорошо вас понимаю, – прервал ее Райан.
Элен же не была уверена, что этот мужчина правильно понял ее... Правда, ей показалось, что и себя-то она не слишком хорошо понимала. Каким-то непостижимым образом сложилось так, что ей почему-то больше нравилось вынужденное заточение с Райаном Байяром, чем ожидавшая ее перспектива выносить затворничество в спальне с Дюраном. Она чувствовала, что на время обрела облегчение, за которое ей, возможно, придется расплачиваться.
– А ваш жених... Его что, убили?
По тихим шуршащим звукам Элен поняла, что Райан снимает свой камзол. Она подумала, что он его собирается, наверное, положить в головах их постели, как подушку. Последовавшие за этим шорохи и шелест ткани говорили о том, что он развязывает и снимает с себя галстук-шарф, расстегивает ворот рубашки.
– Не знаю, что стало с Дюраном, – слегка сдавленным от спазма голосом ответила она. – Я потеряла его из виду, когда он исчез в толпе во время схватки.
– В таких случаях всегда остается надежда, что человек выживет.
– Естественно.
– Уверен, что он храбро сражался.
Элен тоже была в этом уверена. Хотя Дюран, казалось, не ставил перед собой высоких целей в жизни и стремился только получать удовольствия, выжимая для этого средства из своей плантации сахарного тростника, однако едва ли можно было отказать ему в мужестве и храбрости.
– Да, – прикрыв глаза, слабым голосом ответила Элен.
Мужчина, сидевший рядом с ней, потянулся за своим бокалом бренди и рукавом нечаянно дотронулся до ее руки. Элен резко отодвинулась от него. А мгновение спустя удивилась своему порыву – когда они ехали в его экипаже, она сидела гораздо ближе к нему, чем теперь. «Почему же я так среагировала на его прикосновение?» – подумала Элен.
Элен постаралась переключить свои мысли на укрытие, в котором они оказались.
– Что же это за сооружение, как вы думаете? – спросила она. – Нет ли в нем туннеля?
– Думаю, что туннель собирались прорубить от этого подвала сквозь скалу до самого пляжа. Но когда на остров вернулись французы, Фавье прекратил работы, испугавшись.
– Кстати, о Фавье. Насколько я наслышана о Дессалине, его мало беспокоят мулаты, он стремится изгнать с острова только белых. Так почему его должны пожалеть, как говорит сам Фавье, если начнется массовая резня?
– Думаю, из-за взяток, которые Фавье щедро раздает. Хочется надеяться, что он все же не решится выдать двоих белых на радость Дессалину ради спасения своей желтой шкуры.
– Выдать нас? И это... возможно? – В голосе Элен от ужаса послышалась хрипота.
– Очень даже возможно, если его как следует припрут к стенке. Единственное, что его заставит подумать об этом дважды, так это боязнь, что я дотянусь до его горла раньше, чем Дессалин дотянется до меня, – заключил Райан.
– Значит, вы думаете, что его страх обеспечит нам безопасность?
– Иногда страх человека становится более надежной гарантией, чем его добрые побуждения и намерения.
– Замечательно! – произнесла она с язвительной ноткой в голосе.
Райан рассмеялся и отпил еще один добрый глоток бренди. Может, ему стоило промолчать и не признаваться ей в том, что он не доверяет Фавье? Но ему хотелось предупредить ее на тот случай, если им вдруг придется действовать очень быстро.
– Мне кажется, вы хорошо знаете этого человека, – продолжала она. – По всему видно, он ваш давний партнер.
– Да, я знаком с ним давно.
– До нас иногда доходили слухи о его занятиях. И если вы мне позволите... и о ваших.
– Я польщен.
– Гордиться нечем. Слухи о вас были отнюдь не лестными...
Наступила непродолжительная пауза, после которой Райан сказал:
– Насколько я понимаю, у вас нет особого расположения к таким морским торговцам, как я.
– Да, пожалуй... Вы называете себя капером. Скажите, а под чьим флагом вы плаваете?
– Мое судно, как и большинство занятых в этом бизнесе судов, зарегистрировано в Картахене, – ровным голосом пояснил Райан. – И у меня имеются каперские свидетельства как от Англии, так и от Франции, поскольку эти государства находятся в состоянии войны.
– Значит, вы сделали свои капиталы, нападая на испанские и французские суда под английским флагом, а на британские – под французским, тогда как сами живете в испанской колонии? Вы насмехаетесь над Фавье, но, насколько я могу видеть, сами ненамного лучше его!
– Откуда вы взяли, что я нападал на испанские суда? – мягко проговорил Райан.
– А разве об этом никто не знает? Они же богаты, эти испанцы, и к тому же так вызывающе ведут себя на своих огромных и неповоротливых судах, что становятся легкой добычей любого пирата.
– Капера, а не пирата. Между нами имеется некоторая разница, – поправил ее Райан.
– Только не говорите, что каждый раз вы соблюдаете условия состояния войны и заключенные перемирия, чтобы предъявлять соответствующие каперские свидетельства, если подворачивается приличная добыча, которой можно воспользоваться?
– А не приходило ли вам в голову, что грабить суда моего доброго короля Карлоса – опаснейшее предприятие, не говоря уже о том, что и глупое, поскольку я живу под его короной?
– Понимаю. Но в таком случае, отказываясь от грабежей испанских судов, вы проявляете больше страха, чем лояльности. – Элен с легкостью бросала ему в лицо обидные слова.
«И это после того, что я для нее сделал?.. Да как она смеет!..» Райан постарался заглушить свой гнев.
– Вы не имеете представления об этих делах! – возмущенно крикнул он.
– Я знаю только то, что вы француз, который грабит своих соотечественников.
– Я не француз.
– Но ваша речь... – начала было Элен.
– О да, безусловно, я говорю по-французски, и кровь в моих жилах французская, хоть и обильно сдобренная ирландской кровью одного из сподвижников Александра О'Рейли, которому довелось пожить какое-то время в Новом Орлеане и завоевать сердце моей бабушки. Однако, с юридической точки зрения, я испанец еще со времен Людовика Пятнадцатого. Мой прапрадед присягал ему на верность, но король Франции отдал мою страну своему кузену, королю Испании, так, будто отделался от слишком требовательной и расточительной любовницы. Тем не менее один из братьев моего деда погиб под Новым Орлеаном в восстании против испанского правления, когда те попробовали установить республиканский строй в Новом Свете. Дряхлый испанский губернатор Нового Орлеана Сальседо вместе с Моралесом, в нарушение договора 1793 года, отменили права граждан Соединенных Штатов делать денежные вклады в банки и хранить товары в Новом Орлеане. Поэтому американцы прекратили доставку своих товаров в портовые склады, торговля почти прекратилась. А это поставило под угрозу доходы местных купцов и озлобило американцев, которые пригрозили вооруженным вторжением. Так с чего бы мне любить испанцев? Но тогда вы спросите, кто я такой?
