Правда было и то, что ни один мужчина не целовал ее раньше так, как это сделал Равель. Ласки Жана были краткими, почти благоговейными, наполненными теплотой и бесконечной привязанностью, но в них было мало страсти. Его поцелуи были легкими прикосновениями губ к ее щекам или губам, они никогда не были более страстными, вплоть до сегодняшнего вечера она считала их даже волнующими.
Отношения между людьми – очень любопытная вещь. Она не любила этого человека, даже ненавидела его, она презирала все, что было связано с ним, все, чем он занимался. И все же потому, что его связывали с Жаном особые отношения, потому, что Равель подошел к ней сегодня вечером, а позднее ему пришло в голову наказать ее поцелуем, потому, что она ранила его и сделала своим пленником, и потому, что они вместе ехали всю ночь в экипаже, между ними возникла особая связь. Эти мысли беспокоили ее, и если бы она могла, то отказалась бы признать существование этой связи: И все-таки она продолжала думать о том, почувствует ли Равель то же самое, когда очнется, а если почувствует, то признается ли сам себе в этом.
Усиливающийся ветер раскачивал ландо и хлестал по его крыше ветками деревьев. Холодный воздух проникал в экипаж сквозь щели в дверях и окнах и приносил с собой запах дождя. Далеко впереди послышались угрожающие раскаты грома. Экипаж продолжал свой путь.
На полпути к плантации они остановились у придорожной таверны, чтобы напоить лошадей. В таверне был только старый негр. Он сначала натаскал воды из колодца и наполнил корыто для лошадей, а затем вынес стакан кислого вина для Ани и три кружки слегка сброженного сока сахарного тростника для ее спутников. Самсон сам подал Ане стакан, чтобы слуга из таверны не подошел близко к экипажу, хотя она все равно укрыла Равеля одеялом. А когда слуга отошел, она попыталась влить немного вина в рот Равелю, но оно вытекло.
Когда они были готовы продолжить путешествие, молнии уже вовсю сверкали в небе. Они и не помышляли заночевать в таверне с пленником на руках, но старый негр стал уговаривать их остаться. «Вы промокнете до нитки», – говорил он мужчинам, сидевшим на козлах, покачивая седой головой.
Они и сами понимали, что этого им не избежать. Сославшись на срочное дело, снова отправились в путь. Стоило им отъехать от таверны три мили, как начался дождь. Тяжелые крупные капли быстро превратились в сплошной ливень, который шквальный ветер подхватывал и бросал им в лицо. Он барабанил по крыше экипажа и заливал стекла. Струйки дождя змеились по стеклу, так что ничего не было видно, потоки дождевой воды лились вдоль дороги, и колеса экипажа, попадая в них, поднимали море брызг. Дул холодный пронизывающий ветер. Лошади шли почти шагом. Кучер Солон, много раз ездивший по этой дороге с тех пор, как оказался на козлах в качестве грума, правил наугад в слабом свете фонарей экипажа. Продрогшие и промокшие насквозь, они продолжали медленно продвигаться сквозь ночь.
Вскоре наступил сырой угрюмый рассвет. Легкий дождик продолжал без устали барабанить по крыше экипажа, а когда они проезжали мимо вечнозеленых дубов, с веток на крышу падали тяжелые крупные капли. Неожиданно с козел до Ани «донеслось яростное ругательство. Самсон проснулся во второй раз за эту ночь и увидел напротив расширенные от страха глаза Ани. Ее сердце гулко билось, когда она кивнула ему, чтобы он узнал, в чем дело. Он открыл маленькое переднее окошко и спросил:
– Что случилось?
Ему ответил Илайджа. С отвращением в голосе он сказал:
– Когда мы проезжали мимо последнего дуба, устроившийся там на ночлег большой старый филин использовал нас в качестве уборной. Хорошенькое дело!
Самсон захохотал. Аня прикусила губу, стараясь не улыбнуться. Это была такая разрядка после перенесенных ею страхов, что она не могла подавить поднимающуюся внутри волну радости, хотя знала, что эго было совсем невесело для сидевших на козлах. На ее губах все еще сохранялись следы улыбки, когда через несколько ярдов экипаж повернул в аллею, ведущую к «Бо Рефьюж».
«Бо Рефьюж» был построен в креольском стиле, который получил распространение в теплом климате Вест-Индии с его частыми ураганами и сильными ливнями. Это было двухэтажное здание с мансардой и двускатной крышей, длинные карнизы которого нависали над галереями, тянувшимися вдоль фасада дома и вдоль задней стены. Нижний этаж был построен из кирпичей, которые были сверху оштукатурены, чтобы защитить от разрушения мягкую глину, из которой они были сделаны. Материалом для строительства верхнего этажа послужили кипарисовые бревна. Снизу галереи поддерживались кирпичными столбами, а изящные, выточенные из дерева колонны самих галерей были соединены между собой крепкими перилами. Окруженный узловатыми, покрытыми мхом виргинскими дубами, которые были старыми уже тогда, когда первый француз только появился в долине Миссисипи, дом казался призрачно-бледным в первых лучах солнца.
Сначала Аня направила экипаж прямо к дому. Самсон вышел и позвонил в дверь. Когда Дениза, экономка, которая жила вместе со своим сыном Марселем в мансарде, спустилась и открыла дверь, Аня вышла из экипажа и вошла в дом. Через несколько минут она вновь появилась со связкой ключей. Забравшись в ландо, она приказала кучеру править к хозяйственным постройкам позади дома.
Они проехали мимо каретного сарая и конюшен, а потом свернули на дорогу между дубами. По обеим сторонам дороги были расположены коптильня, бондарня и кузница, амбары и курятники, маленькая церковь, рядом с которой был установлен большой колокол плантации, больница и хижины рабов, из труб которых уже начинали подниматься в холодный утренний воздух струйки дыма. В самом конце дороги стояло здание с хлопкоочистительными машинами.
Большое приземистое строение из посеревших от времени кипарисовых бревен стояло прямо на краю поля. В его боковых стенах были сделаны огромные дверные проемы на половину всей ширины здания. Справа был расположен вход, куда въезжали наполненные хлопком телеги. После разгрузки они выезжали через проем в левой стене. Находившиеся внутри машины, холодные, молчаливые и блестящие от смазки, доставали до верхнего этажа и в темноте казались каким-то металлическим монстром. Почти весь верхний этаж использовался для хранения хлопка в кипах, пока его снова не погружали на телеги и не отвозили к реке, чтобы перегрузить там на пароход. Но небольшая часть верхнего этажа была отгорожена стеной так, что образовалась небольшая комната, в которую можно было подняться по ведущей только туда лестнице. Именно здесь провел много лет Анин дядя Уилл.
