Обри нахмурилась.
– Глупости. Не нужно рисковать головой. Просто Алван скажет им, что вы меня защищали. Если это удержит вас от отчаянных поступков, я могу пересесть на окно.
Граф улыбнулся ее наивности, но остался при своем мнении. Сейчас не было нужды ее беспокоить. Когда придет время, он сделает то, что должен сделать.
– Ваше сидение на подоконнике не принесет никакой пользы, зато крайне затруднит разговор. Если вы не хотите спать, мы можем скоротать время, потчуя друг друга остроумными рассказами.
Обри просияла.
– Давайте играть в вопросы и ответы. Я начинаю! Хитмонт подозрительно посмотрел на Обри.
– Никогда не слышал о такой игре. Как в нее играют?
– По-другому ее называют «Честность». Каждый по очереди задает по одному вопросу, и отвечать нужно как можно честнее. Если вы не сможете или не захотите отвечать, вы проиграли. В эту игру интереснее всего играть с незнакомыми людьми. Алвана я могу победить с двух вопросов, такой он самодовольный.
Обри уселась поудобнее на кровати, совершенно не подозревая, насколько неуместно играть в салонные игры, сидя на кровати наедине с незнакомым мужчиной.
– Как вас называла ваша мать?
– Моя мать? – Остин усмехнулся, когда понял суть игры. Она легко победит, как только доберется до неприятных для него вопросов. – Чаще всего дураком, но когда чего-либо хотела – Остином. Если я соглашусь играть в эту игру, вы будете называть меня Остином?
– Конечно, Остин. Теперь снова мой ход. Какое самое неприятное происшествие в вашей жизни?
Хитмонт зарычал, протестуя быстроте, с которой его одурачили, но журчание ее смеха заставило улыбнуться в ответ и вернуло самообладание.
– Я должен был предвидеть, что вы поднаторели в этой игре. Самый неприятный момент… Наверное, случай в школе, когда я усердно склеивал страницы в книге учителя, а, обернувшись, обнаружил, что он на меня смотрит. Наверное, это и самый болезненный случай, далее сейчас я в этом уверен.
Хитмонт увидел, как ожидание на ее лице сменилось одобрением. Замысловатая прическа превратилась в хаос спутанных локонов, но это ничуть не уменьшило ее очарования. Если бы он хотел быть до конца честным, он бы признал, что опушенные длинными ресницами глаза слишком велики для ее лица, что полнота слишком ярка для маленького рта, и что цвет ее лица слишком здоровый, чтобы ее можно было считать совершенством. Но он не собирался быть честным. Она могла не соответствовать стандартам света, но она нравилась ему. Как плохо, что она встретилась на десять лет позднее, чем следовало бы.
– Моя очередь. Почему ваша мать оставила свое состояние вам, а не вашему отцу?
Если Хитмонт думал, что этим вопросом выбьет ее из колеи, он был разочарован. Она засияла, как газовый фонарь на лондонской улице, от такой возможности поведать свою историю.
– Моя бабушка оговорила это в завещании, взяв пример с мужчин, которые по майорату передают все свое состояние старшему сыну. Она потеряла своего первого возлюбленного, когда ее отец запретил ей выйти замуж за бедняка. Он отправился в плавание, чтобы сколотить состояние, и не вернулся. Когда умер ее отец, и она унаследовала его состояние, она так ловко все запутала, что ее дочь, дочь ее дочери и так далее вступают в права наследства в день восемнадцатилетия. Таким образом, они могут не выходить замуж из-за денег и могут вообще не выходить замуж, если захотят. Когда она вышла замуж, ее муж был достаточно богат, чтобы позволить себе оспаривать ее завещание; мой отец тоже совершенно не нуждался в деньгах моей матери. Он никогда всерьез не обращал внимания на это завещание, пока я не стала старше.
Остин спокойно разглядывал тени, играющие на ее лице, пока она рассказывала свою историю. Она была слишком сообразительной, чтобы не видеть, какую благоприятную возможность упустит, если последует желаниям отца. Ему оставалось только гадать, любила ли она Джеффри так сильно, что была готова пожертвовать своей свободой, выходя сейчас замуж, или слишком сильно любила отца, чтобы отказаться повиноваться его желанию. Мечтательное выражение на ее лице, появившееся, когда она закончила, погубило его.
Не задумываясь над тем, что он делает, Остин наклонился и запечатлел на ее губах поцелуй. Ему хотелось сделать это с первого мгновения, как он увидел ее, но здравый смысл брал вверх. Сейчас, здесь, в полутьме, ощущая рядом ее полудетскую фигуру, беспечно прильнувшую к его плечу, он не смог сдержаться.
Это был нежный поцелуй, не требующий ответа. Однако Обри ощутила жар его губ и почувствовала всплеск эмоций, которые не могла полностью понять. Она могла бы рассердиться на него за самоуверенность, но это был поцелуй не того сорта. Вместо этого ей захотелось большего, чтобы понять, что же она почувствовала. Когда его губы слегка шевельнулись на ее губах, она повернула голову, чтобы ответить на поцелуй.
Губы Остина плотно прикасались к ее губам, его рука приподняла ее спину, заключив в объятия, а голова склонилась, чтобы полнее следовать ее желанию. Головокружительное возбуждение растекалось по венам Обри по мере того, как поцелуи становились горячее, она начала медленно таять от скрытого жара.
Раньше она никогда не испытывала такого потрясения и не знала, как на него реагировать. Она жаждала большего, чем просто тепло этого огня, но страх перед неизвестным и осознание опрометчивости поступка удержали ее. У нее не было оснований бояться этого мужчины, она доверяла ему, как Авериллу, но боялась того, что с ней происходило.
Однако это не помешало ей коснуться рукой его груди и прильнуть к источнику небесного блаженства, охватившего тело. Сердце Хитмонта под ее пальцами играло сигнал побудки, и ее сердце отвечало ему.
Остин понимал всю глупость своего поступка, даже когда с головой отдался чувствам, но юное тело в его руках было слишком соблазнительным, чтобы он мог просто сидеть рядом. Он хотел только небольшого возбуждения, чтобы облегчить тяжесть на душе, но неожиданно обнаружил себя в вихре загоревшегося пожара. Огромным усилием воли он положил руки на ее талию и отодвинул Обри на безопасное расстояние.
Обри смотрела на него расширившимися зелеными глазами, словно спрашивая, можно ли доверять его губам и страстям, скрытым в глубине синих глаз. Ей захотелось отвести с его лица темные локоны, но она побоялась, что если сделает это, то не сможет себя сдержать. Обри замерла, ожидая его приговора.
– Ваш ход, полагаю, – прошептал он, удерживая ее на расстоянии, но, не выпуская из объятий.
Из-за того, что вечер выдался теплым, она сбросила жакет верхового костюма и теперь ощущала его дыхание сквозь тонкий батист блузки. Обри была благодарна за то, что он смог остановиться там, где она не сдержалась бы. Она начала смутно понимать, почему не связанные браком мужчина и женщина не должны оставаться наедине, но ей предстояло узнать так много! Она хотела, чтобы этому ее научил Джеффри, если бы ей было так же хорошо, как сейчас.
