Тонкая ткань сорочки четко обрисовывала соски, и Хью судорожно сглотнул, не сводя глаз с груди Джейн. Почему с годами эта несносная девчонка не стала скромнее? Джейн Уэйленд была самой дерзкой и бесстыжей из всех женщин, кого он только знал. Но в то последнее лето, плавая вместе с ней в озере, Хью только радовался этому.
— Чего ты хочешь, Хью?
— Где твой отец? Куда он отправился в такую рань?
Она пожала плечами, и тонюсенькая бретелька ее сорочки соскользнула вниз. Естественно, Джейн и не подумала ее поправить.
— Не знаю. Ты смотрел в кабинете? В последнее время отец проводит там двадцать часов в сутки.
За ночь в Джейн что-то неуловимо изменилось, хотя прошло всего несколько часов, как Хью ушел, поборов отчаянное желание поцеловать ее. Теперь она держалась холодно, в голосе чувствовалась отчужденность.
— Я не нашел его. Дверь была открыта, и Ролли тоже нигде не видно.
— Тогда мне известно не больше, чем тебе. Почему бы тебе не спуститься и не поискать его? — Она отвернулась, жестом указывая Хью на дверь.
— Ты пойдешь со мной. Надень платье.
Она сделала вид, что не слышит, и Хью обвел глазами комнату в поисках подходящей одежды. Неудивительно, что Джейн что-то потеряла. Повсюду в комнате были в беспорядке разбросаны туфли, чулки, шнуры, кружева и атласные корсеты. Платья валялись там, где она их бросила. Все здесь было перевернуто вверх дном. Хью ненавидел хаос и старался во всем соблюдать порядок.
Не без труда он нашел что-то, чем можно было прикрыться.
— Надень это.
— Я не спущусь вниз, пока не буду полностью одета. Я и так уже опоздала на помолвку. — Она тихонько рассмеялась, словно ее слова были шуткой, понятной лишь ей одной.
— В таком случае у нас возникли трудности. — Судя по всему, Уэйленду и Ролли пришлось уехать. — Я не собираюсь выпускать тебя из виду.
— Это еще почему?
— В доме никого нет, и дверь не заперта.
— Крикни погромче.
Хью выглянул в коридор.
— Уэйленд! — громко позвал он. Ему никто не ответил. — Надень платье, Джейн.
— Иди к дьяволу, Хью. — Почему именно Джейн была единственной женщиной на земле, которая нисколько не боялась грозного шотландца? — Я же сказала, что пойду, когда буду готова.
— Тогда одевайся, — раздраженно проворчал Хью.
— Выйди из комнаты.
— И не подумаю.
— Ну хотя бы отвернись. — Хью не пошевелился, и Джейн, вскинув голову, побарабанила пальцами по щеке. — Впрочем, вряд ли ты откроешь для себя что-нибудь новое.
Ошеломленный произошедшей в Джейн переменой, Хью сердито рявкнул:
— Я же говорил тебе сегодня ночью, милая, что едва ли увижу что-то сверх того, что ты мне уже показывала.
Глаза Джейн сверкнули гневом.
— Ты изменился, Хью, но я тоже стала другой.
Она расправила плечи и отбросила назад волосы, отлично сознавая, что так ее фигура выглядит еще соблазнительнее.
Хью провел по губам тыльной стороной ладони. Опрометчивые слова уже готовы были сорваться у него с языка.
— Оденься, — коротко скомандовал он. Повернувшись к Джейн спиной, он бросил взгляд на свое отражение в зеркале и нахмурился. Да, годы его не пощадили.
Он чувствовал себя вконец измученным, бессонная ночь не принесла облегчения, вдобавок в последние три дня раны на лице не позволяли ему бриться.
Неужели всего три дня назад он был на войне и убивал?
Его внимание привлекло отражение Джейн. Поставив на табурет изящную ступню, она медленно надевала чулок.
Завороженный этим зрелищем, шотландец удивленно приоткрыл рот. Приподняв юбки, Джейн принялась закреплять на бедре самую кокетливую подвязку, какую только приходилось видеть Хью. Завязав красивый бант, Джейн с явным удовольствием оглядела результаты своих трудов. Руки Хью с силой стиснули умывальник, едва не расколов гладкий мрамор.
В то последнее лето Джейн высоко подвязывала чулки. Потому что ее сорочки были восхитительно коротки…
Хью заставил себя отвернуться.
— Ты еще не готова? — бросил он через плечо, услышав шуршание плотной ткани, и сам не узнал своего голоса.
— Потерпи, Хью.
Боже, сколько раз он слышал эту фразу…
Маккаррик вздохнул и ответил, как отвечал всегда:
— Я стараюсь, милая.
«Подумай о чем-нибудь другом», — приказал он себе.
Окинув взглядом угол комнаты, он заметил лук Джейн, прислоненный к стене рядом с дверью, и полный стрел колчан с прилипшими к нему зелеными травинками. «Значит, она не забросила стрельбу из лука». Хью улыбнулся.
Это он подарил Джейн ее первый лук и научил целиться. К концу лета она уже могла со ста шагов расщепить стрелой прутик. Упражнения в стрельбе поглотили ее целиком, словно в этом было ее призвание.
Возможно, Джейн Уэйленд и была прирожденным стрелком. В те далекие дни, когда она не мучила его несмелыми улыбками, нежными словами и робкими прикосновениями, она иногда бывала… жестокой.
На туалетном столике Джейн лежала книга «Первые шаги светской львицы». Наверное, какая-нибудь едкая сатира, решил Хью. Джейн нравились подобные вещицы. Взяв книгу в руки, он обнаружил, что под фальшивой обложкой скрывается еще одна, и бегло пролистал страницы. Хью не потребовалось много времени, чтобы понять, что это за книга. Брови его изумленно поползли вверх. Никогда в жизни он не видел ничего непристойнее.
При мысли о том, что Джейн читает эту писанину, Хью вместо возмущения испытал неожиданный прилив желания. Оно возрастало с каждым прочитанным словом. Чувствуя, как кровь бешено стучит в висках, Хью проворчал хриплым от страсти голосом:
— Где ты берешь такие книжонки? — Не оборачиваясь, Хью швырнул книгу через плечо.
— Ими торгуют все печатники на Холиуэлл-стрит, — скучающим тоном произнесла Джейн.
— Так вот что теперь читают юные леди?
— Похоже на то. Завсегдатаи веселых домов уверяют, что наш любимый книготорговец каждый вечер возвращается из своей убогой лавчонки на Холиуэлл-стрит в роскошную загородную усадьбу. Эти книжки расходятся как горячие пирожки, он не успевает их печатать. Можешь повернуться.
Но Хью никак не мог повернуться. Его тело пылало огнем. Наконец, призвав на помощь всю свою волю, он обернулся и увидел, что Джейн протягивает ему ожерелье.
— Хью?
Шагнув к ней на негнущихся ногах, он взял украшение. Джейн тотчас повернулась к нему спиной, подняв вверх волосы, и Хью замер, не в силах оторвать взгляд от рыжих завитков на алебастрово-белой шее. Больше всего на свете ему хотелось прижаться к ним губами. Искушение было так велико, что он чудом устоял. Едва уловимый пряный аромат ее духов дразнил его ноздри.
