– А как вам имя Sweetie[1]? – спросила Анна, положив себе на тарелку немного тушеного яблока.
Они с графом сидели по одну сторону огромного обеденного стола. Судя по заметному слою пыли на другом краю стола, эта комната давно не использовалась. Интересно, ужинал ли граф здесь вообще когда-либо? Тем не менее столовая открывалась каждый день в течение последней недели, чтобы они там обедали. За эту неделю она узнала, что граф был не любитель поговорить. После многих дней бормотания и односложных ответов она превратила обед в нечто похожее на игру, в которой провоцировала своего работодателя на ответы.
Лорд Свартингэм помедлил, разрезая кусок стейка и пирог с почками.
– Sweetie?
Его глаза были устремлены на ее рот, и Анна осознала, что она облизывает губы.
– Да. Вам не кажется, что Sweetie прелестное имя?
Оба посмотрели на собаку рядом со стулом графа.
Она глодала суповую кость, сверкая острыми клыками.
– Я думаю, Sweetie не совсем подходящее имя для данной особи, – сказал лорд Свартингэм, кладя ломтик пирога себе на тарелку.
– Хм-м, возможно, вы правы. – Анна задумчиво пожевала. – Тем не менее вы сами еще не предложили ни одного варианта.
Граф энергично пилил кусок мяса.
– Это потому, что я согласен позволить животному остаться безымянным.
– У вас не было собак, когда вы были мальчиком?
– У меня? – Он посмотрел на нее так, будто она спросила, не было ли у него в детстве двух голов. – Нет.
– Совсем никаких домашних животных?
Он сердито посмотрел на свой пирог.
– Ну, разве что комнатная собачка моей матери…
– Вот видите! – воскликнула Анна с триумфом.
– Но это был мопс, который ужасно всех раздражал.
– Даже если так…
– Он рычал и кусал всех, кроме матери. – Граф, очевидно, погрузился в детские воспоминания. – Никто не любил его. Однажды он укусил лакея. Отцу пришлось дать бедняге шиллинг.
– А у мопса было имя?
– Fiddles[2]. – Граф кивнул и взял кусочек пирога, – но Сэмми называл его Piddles[3]. Он еще кормил его рахат-лукумом, просто чтобы посмотреть, как сладость прилипнет к его нёбу.
Анна улыбнулась:
– Сэмми был ваш брат?
Лорд Свартингэм поднял бокал вина к губам и помедлил долю секунды, прежде чем отхлебнуть.
– Да. – Он поставил бокал рядом со своей тарелкой. – После обеда мне нужно будет проверить различные дела, касающиеся поместья.
Улыбка Анны исчезла. Их игра, очевидно, закончилась. Он продолжал:
– Завтра мне понадобится, чтобы вы съездили со мной. Хоппл хочет показать мне несколько полей, на которых есть проблема с дренажем, а вы сделаете для нас заметки. Мы обсудим возможные решения. – Он поднял на нее глаза. – Вы умеете ездить верхом, не так ли?
Анна постучала пальцами по чашке с чаем.
– Собственно говоря, я никогда не ездила верхом.
– Никогда? – Его брови взметнулись вверх.
– У нас нет лошади.
– Нет, значит, нет. – Он опять сердито посмотрел на пирог на тарелке, словно обвиняя его в отсутствии у нее подходящей подготовки. – У вас есть платье, которое вы могли бы использовать для верховой езды?
Анна мысленно перебрала свой скудный гардероб.
– Я могу перешить старое.
– Отлично. Наденьте его завтра, и я преподам вам элементарный урок верховой езды. Это не так трудно. Мы далеко не поедем.
– Но, милорд, – запротестовала Анна, – я не хочу причинять вам беспокойства. Я могу попросить одного из грумов, чтобы он помог мне научиться.
– Нет. – Он пристально посмотрел на нее. – Я буду учить вас ездить верхом.
Властный мужчина. Она сжала губы и воздержалась от ответа, прихлебывая вместо этого чай.
Граф прикончил свой пирог в два укуса и отодвинул стул.
– Увидимся с вами перед тем, как вы покинете нас вечером, миссис Рен.
Бросив псу: «Пойдем», он вышел большими шагами из комнаты; все еще безымянный пес последовал за ним.
Анна смотрела вслед им обоим. Была ли она раздражена тем, что граф разговаривал с ней приказным тоном, очень похожим на общение с собакой? Или тронута его стремлением самому учить ее верховой езде?
Она пожала плечами и допила остатки своего чая.
Войдя в библиотеку, она подошла к своему столу и начала писать. Через какое-то время она потянулась, чтобы взять чистый лист, и обнаружила, что бумага закончилась. Обеспокоенная, Анна поднялась позвонить, чтобы принесли еще бумаги, но тут вспомнила, что стопка бумаги лежала в боковом ящике стола графа. Она скользнула к его столу и выдвинула ящик. Там на стопке бумаг лежала красная кожаная книга. Анна отодвинула ее в сторону и вытащила несколько листов. При этом один из листков упал на пол. Она наклонилась, чтобы поднять его, и увидела, что это письмо или счет. Сверху на нем был нарисован любопытный знак: кажется, двое мужчин и женщина, но она не могла разглядеть, что делали крохотные фигурки.
В углу трещал огонь.
Вдруг Анна все поняла и чуть не выронила бумагу. Нимфа и два сатира были заняты актом, который казался физически невозможным. Она склонила голову набок. Очевидно, это все-таки возможно. Под неприличной картинкой она увидела надпись «Грот Афродиты», вытисненную витиеватым шрифтом. Бумага оказалась счетом за две ночи, проведенные в доме, принадлежность которого легко угадывалась, если судить по скандальной маленькой картинке наверху страницы. Похоже, бордель рассылал счета ежемесячно, как портной.
Анна ощутила тошноту, поднимающуюся из желудка. Лорд Свартингэм, должно быть, часто посещает подобные места, если у него в столе лежит этот счет. Она тяжело опустилась на стул и прикрыла рот рукой. Почему открытие его низменных страстей так ее беспокоит? Граф был зрелым мужчиной, потерявшим жену много лет назад. Никакой человек даже с минимальным знанием обычаев света не стал бы ожидать, что этот мужчина будет хранить обет безбрачия всю оставшуюся жизнь. Она расправила омерзительную бумагу у себя на коленях. Факт был фактом – мысль, что он занимается этим с какой-нибудь красивой женщиной, привела к странному волнению у нее в груди.
Гнев. Она испытывала гнев. Общество могло и не ожидать безбрачия от графа, но оно, конечно же, ожидало этого от нее. Он, будучи мужчиной, мог ходить в дома с дурной репутацией и всю ночь заниматься любовными играми с соблазнительными, искушенными созданиями – в то время как она, будучи женщиной, должна быть целомудренной и даже не думать о темных глазах и волосатой груди. Это просто несправедливо. Совершенно несправедливо.
Она подумала еще мгновение о проклятом письме. Затем аккуратно положила его обратно в стол под новую бумагу. Она собиралась закрыть ящик, но помедлила, пристально глядя на книгу о вороне. Губы Анны сжались, и она импульсивно выхватила книгу. Она опустила ее в центральный ящик своего стола и вернулась к работе. Остаток второй половины дня тянулся скучно. Граф так и не возвратился с полей, как обещал.
