Женевьева с удивлением слушала ее признания в любви, недоумевая, как можно с нежностью и преданностью относиться к человеку, так подло поступившему с ней? И еще одна мысль не давала покоя Женевьеве: как могла Пруденс остаться безразличной к той предупредительности и заботе, которую буквально излучал Рурк?
На корабле не было врача, но один из матросов, Братец Тенди, обладал некоторыми познаниями в медицине.
Он-то и явился осматривать Пруденс. Руками, вымазанными в дегте, Тенди потрогал слабые тонкие кисти больной и покачал головой. Тихо задал несколько вопросов и внимательно выслушал ответы, такие же тихие, затем скользнул глазами по чуть округлившейся талии женщины и с широкой улыбкой посмотрел на Пруденс и Рурка.
– Послушайте, – возмутился Рурк, – неужели вы не понимаете, что сейчас не время для шуток? Моя жена серьезно больна.
Но Братец Тенди продолжал улыбаться:
– Она не серьезно больна, а серьезно беременна.
У Женевьевы на миг перехватило дыхание. Она испугалась, что матрос начнет рассуждать, сколько времени Пруденс находится в таком состоянии. Однако, даже если бы это произошло, его бы все равно никто не услышал. Рурк испустил истошный восторженный вопль, его голос гремел по палубам:
– Ребенок! Какое счастье, Пруденс, у нас будет ребенок!
Лицо Рурка было исполнено такой радостью, что Пруденс даже отвела глаза.
Задевая головой стропила, Рурк сплясал жигу, затем опустился возле кровати на колени и крепко взял жену за руку.
– Я никогда не думал, что это может случиться так скоро, любовь моя, – нежно сказал он.
От этого тона лицо Пруденс просветлело.
– Ты действительно рад, Рурк? – шепотом спросила она.
Рурк кивнул:
– Самое большее, о чем может мечтать мужчина – это чтобы жена родила ему ребенка.
Женевьева была поражена, насколько улучшилось состояние Пруденс. Казалось, радость Рурка при известии о ребенке придала ей силы, а ведь еще недавно она выглядела очень слабой и потерянной. Однажды Пруденс даже сказала Женевьеве:
– Я думаю, мне стоит продолжить свой дневник. Женевьева, не могла бы ты достать его вон из той сумки под кроватью?
Девушка долго искала небольшую тетрадь в кожаном переплете, но так и не нашла.
– А ты уверена, что взяла его?
– Конечно! – воскликнула Пруденс, но тут же прикрыла рот рукой. – Боже мой, Женевьева! Я оставила дневник в Лондоне! Теперь я вспоминаю: я так спешила!
– Не беспокойся. В Вирджинии начнешь новый.
– Как ты не понимаешь?! В этом дневнике – самые сокровенные мысли. Если кто-нибудь прочитает его…
Женевьева успокаивающе похлопала подругу по руке:
– Разве это так важно? Ты больше никогда не увидишь никого из тех людей. Я даже рада, что ты забыла дневник: не стоит тащить старые секреты в новую жизнь.
– Пожалуй, ты права, – согласилась Пруденс. – Мне повезло, что у меня есть Рурк. Знаешь, он стал еще ласковее с тех пор, как узнал о ребенке.
– Мне пора идти, – неожиданно сказала Женевьева.
Девушку постоянно тревожила подобная безмятежность подруги в отношении Рурка, ее способность принимать его заботу и внимание без малейшего ощущения вины перед ним.
Поскольку Пруденс стало лучше, в течение последних двух недель плавания Женевьева большую часть времени проводила одна. Она старалась не отвечать на придирки Нел Вингфилд и не ссориться с другими женщинами из-за очереди приготовления пищи на маленькой дымной печке. Женевьева все чаще думала о своем новом доме в Вирджинии и пыталась представить себе будущего мужа.
Наконец наступил день, когда на темном горизонте внезапно вырос берег Вирджинии, похожий на серо-зеленую глыбу.
– Теперь уже недолго осталось, – произнес Рурк, подходя сзади к Женевьеве, облокотившейся на перила.
Девушка вздрогнула от неожиданности и резко повернулась. Молодой человек не сводил с нее пристального взгляда, и она вдруг расстроилась из-за своего неопрятного вида.
Женевьева уже не помнила, когда последний раз смотрелась в зеркало, но и без этого знала, что выглядит ужасно. Тем не менее, она не позволила себе смутиться и, подставив лицо ветру, стала слушать, что ей говорит Рурк.
– Тебе, наверное, не терпится увидеть Калпепера?
– Возможно.
– В общем, это не так уж и плохо – выйти замуж за незнакомца. В нашем случае с Пруденс все оказалось прекрасно. И все-таки не ожидай слишком многого, Дженни. Я разговаривал с Пигготом, и тот признался, что Калпепер значительно старше тебя и очень любит сорить деньгами.
– А я и не ожидаю встретиться с принцем.
Рурк улыбнулся; резкие черты его лица неожиданно смягчились.
– Какая же ты странная пташка, Дженни! Иногда мне кажется, что ты совершенно не думаешь о себе.
– А зачем? Я жила в доме, где со мной обращались не лучше, чем с собакой. Потом моя судьба была решена на картах. Вряд ли так поступили бы с человеком, который бы чего-нибудь стоил. Поэтому у меня нет обостренного чувства собственного достоинства, мистер Эдер, – Женевьева говорила спокойно, без малейшей жалости к себе.
Рурк снова улыбнулся:
– Ты просто прячешься, Дженни.
– Какого черта…
– Вот-вот, именно это я и имею в виду. Ты прячешься за грубыми манерами и бравадой беспризорницы, но у тебя нежное любящее сердце. Это так же верно, как и то, что под слоем грязи и ветхой одеждой скрывается необычайной красоты женщина. Я разглядел это в первую же нашу встречу.
Порт Йорктаун гудел, словно пчелиный улей. Вдоль широкого устья реки стояли большие дома – и деревянные каркасные, и кирпичные. Склады и пакгаузы были построены так, что одна их дверь выходила на улицу, а другая – на реку. Женевьева жадно смотрела вокруг себя. Ее внимание привлек лес, раскинувшийся сразу за городом: огромные кедры и сосны, кустарник, весь в розовых цветах.
Но больше всего Женевьеву заинтересовали люди в порту. Они совершенно не походили на тех, кого девушка оставила в Англии: мужчины – в простых рубашках и бриджах, женщины – во всем домотканом.
В этих людях было что-то очень крепкое и надежное, в их манере держать себя чувствовалась уверенность. И вообще, они выгодно отличались от лондонцев своей неуемной энергией и жаждой жизни. Внезапно Женевьева осознала, что хочет присоединиться к этим людям, жить рядом, дружить с ними. Она с любопытством разглядывала негров, чья темная кожа и курчавые волосы были ей в диковинку.
Вместе со своими попутчицами девушка сошла на берег и остановилась в нерешительности, затем направилась к Пигготу, который о чем-то оживленно беседовал с мистером Ратклифом, корабельным торговцем.
