— Продолжайте свои вычисления, — неожиданно сказал Хартвуд и сам удивился своему ответу. Он прошел в угол спальни и уселся в большое кресло.
Щеки у Элизы раскраснелись, пальцы дрожали. Однако она совладала с волнением, взяла один из астрологических альманахов и, быстро пролистав, нашла нужное место. Затем она пристально взглянула на гороскоп и с нахмуренным видом принялась что-то сверять. Хартвуда забавляло данное представление.
Увлеченная своим занятием, она забыла о страхе и смущении, ее лицо приобрело удивительно мягкое очарование, и вообще ее поведение заметно отличалось от поведения женщин, с которыми Хартвуд сближался. Он вспомнил, что должно последовать вскоре, и его настроение сразу ухудшилось. Оставшись с ней наедине в спальне, он чувствовал странную нелепость предстоящего сближения, такого с ним никогда не было раньше. Глядя на нее, он все больше проникался мыслью, что такую непосредственность и невинность следует сохранить нетронутыми, пусть первые обманчиво сладкие плоды любви с ней вкусит более достойный и честный мужчина, а не сын проклятого Черного Невилла, унаследовавший холодную и жестокую натуру отца.
Но было уже поздно о чем-либо сожалеть. Она сделала выбор, и они заключили сделку. Он уже оплатил долги ее отца, спас ее астрологические книги. Хартвуду стало неприятно от этих путаных мыслей. Он подошел к столику, налил себе бренди, поднес бокал к пламени свечи и принялся любоваться теплым янтарным цветом напитка, пока она продолжала что-то изучать в его гороскопе.
Наконец она подняла голову и радостно улыбнулась:
— Все в порядке. Уран удачно располагается между Венерой и солнечной дугой, тогда как Юпитер соединяется вместе с Луной и Марсом. Ваш гнев будет укрощен любовью, а на ваши судьбу и счастье больше всего будет влиять Марс.
Мисс Фаррел сконфуженно покраснела, отчего ее лицо стало в два раза привлекательнее.
— Бог войны?
— Не только войны. В астрологии Марс — покровитель железа, огня, гнева и… — она запнулась, — и мужской страсти.
Маленькая прорицательница вся зарделась от смущения.
Гм, гм, мужская страсть! Она девственница — это несомненно.
Хартвуд встряхнул бренди, жадно втянул его пряный аромат и залпом осушил бокал, чтобы побыстрее успокоиться. Он опять взглянул на девушку, которая поспешно убирала книги и бумаги в сумку, и впервые увидел, что у нее удивительно красивые округлые руки. Их красота приятно удивила его. Но вдруг он заметил, как сильно дрожат у нее руки. Она была явно напугана.
Будь он добрее, он от жалости отпустил бы восвояси эту трясущуюся от страха девушку. Но он был лорд Лайтнинг, и он не был добрым человеком. Не ему, а ей следовало бы проявить благоразумие, чтобы не попадать в такое положение. Зачем быть сентиментальным только из-за того, что кто-то невинен?
Но даже подобные размышления не могли ожесточить его сердце. Ее искренность охладила его пыл. Не важно, что говорили звезды. Вместе с ним она никогда не обрела бы любви. Нет, он не способен любить. Только глупая девственница могла наивно признаться такому повесе, как он, что в их приближающемся сближении скрывается любовь.
Это сразу отрезвило его: именно поэтому он избегал девственниц.
Однако все зашло слишком далеко. Останавливаться было поздно, да и кому хочется выставлять себя в глупом виде. Больше не стоило тянуть, пора было все заканчивать.
Эдвард наполнил другой бокал бренди и пошел к ней, застывшей на краю постели.
Она покорно взяла бокал. На миг их руки соприкоснулись. Ее пальцы были холодны как лед. Эдвард хотел было посоветовать пить бренди смакуя и не торопясь, но она, наверное, беря с него пример, сразу выпила все до дна.
Бренди, видимо, обожгло ей горло, она поперхнулась, а затем раскашлялась. Эдвард ласково похлопал ее по спине.
— Бренди надо пить не спеша, маленькими глотками, не хлестать его, как матрос хлещет ром.
— Но ведь вы сами только что выпили бренди одним залпом. Я лишь последовала вашему примеру.
— В таком случае впредь так больше не делайте. Кроме того, разве вы не знаете, что с меня ни в коем случае нельзя брать пример? Мои порочные наклонности принесли мне дурную славу.
Элиза улыбнулась, причем очень мило, и упала назад прямо на груду подушек.
Ее поза показалась Эдварду почему-то необычной, хотя эта кровать была свидетельницей многочисленных побед над самыми прекрасными и порочными женщинами во всем королевстве. Что-то в ее поведении смущало его. Внезапно Эдвард понял причину своего раздражения. Это был ее дурацкий чепец старой девы. Дамы с таким украшением до сих пор ни разу не попадали в его спальню.
Словно угадав его мысли, она коснулась рукой чепчика:
— Может, лучше снять его? Наверное, так полагается?
— Разумеется, — улыбнулся Эдвард; вскоре ей предстояло узнать и обо всем другом, что полагалось в таком положении. — Ваши заколки доставят немало неприятностей.
— Да, верно. Они больно колют голову. Но такие чепцы созданы именно для того, чтобы причинять неудобства. Они наглядное воплощение приличия.
— В таком случае немедленно снимите его. Когда слишком много приличия, так я сразу начинаю чихать. У меня врожденная неприязнь к приличиям.
Эдвард с радостью увидел, как она улыбнулась. Затем кокетливо наклонила голову и позволила ему снять чепец. Положив чепец на столик, он с надеждой вздохнул: ах, как было бы хорошо, если бы и дальше она позволила ему раздевать ее с такой же легкостью!
На удивление ее волосы оказались густыми и блестящими: Эдвард погасил две свечи в канделябре, оставив гореть лишь одну. Бросив на нее свой самый томный и вожделеющий взгляд, он пробормотал:
— Ваши глаза так прекрасны при свете свечи.
Было бы точнее сказать, что в них отражался свет луны. Но едва слова слетели с его губ, как Эдвард понял, что ничуть не польстил ей. Ее большие зеленые блестящие глаза поражали своим таинственным сиянием, более того, в них отражались ум и печаль. Кроме того, в них явственно угадывалась воля, которая сдерживала страх.
— Не стоит так волноваться, — успокоил ее Эдвард. — Я попытаюсь доставить вам только наслаждение. Более того, если потом обнаружатся нежелательные последствия нашей близости, мой кошелек всегда к вашим услугам.
Его едва не распирало от самодовольства. Он всегда заботился о своих любовницах в отличие от брата, который начисто забывал о женщинах, которые забеременели от него. И тут же он прогнал подобные мысли, так как они сбивали его с нужного настроения.
Нагнувшись, он осторожно вынул последние шпильки из ее волос, и целый водопад густых блестящих волос обрушился на подушки. При свете единственной свечи они больше не казались рыжими, теперь ее волосы отливали золотом и медью.
