— Она совсем не похожа на обычных иммигрантов, — заметила медсестра. — Сапожки на ней стоят кучу долларов, не говоря уже о пальто.
— М-м, — глубокомысленно протянул врач. — Послушайте, оставьте ее на ночь здесь. Подозреваю, что она получила какую-то травму, и ей может стать еще хуже, если она придет в себя в палате, полной незнакомых женщин.
Оливия сняла номер в маленькой гостинице неподалеку от доков. Там было чисто и вполне можно было пожить несколько дней, пока она не подыщет себе что-нибудь более подходящее, желательно поближе к театральному кварталу, — Оливия подозревала, что и здесь, как в лондонском Уэст-Энде[8], театры собраны в одном месте. Теперь, когда у нее появились деньги, ей уже не было нужды торговать своим телом на улицах, даже если ей откажут на пробах, что неоднократно случалось дома. Но вся трудность заключалась в том, что Оливия не получила образования, а раньше у нее не было и приличной одежды. На пробы она приходила в том, что носила всегда, и в ней с первого взгляда распознавали профессионалку, уличную женщину, которая заскочила на кастинг, рассчитывая получить бесплатную чашечку чая или немного согреться. Тем не менее Оливия была уверена, что может петь, танцевать и лицедействовать ничуть не хуже любой признанной звезды шоу-бизнеса. Она была прирожденной актрисой. Стоило только вспомнить, как вдохновенно она сыграла свою роль сегодня!
Избавившись от Аннемари, Оливия поспешно смыла макияж, влезла в одно из платьев Молли — из толстой черной шерсти, с длинными рукавами и воротником а-ля Питер Пэн, — а на уши натянула розовую шапочку. Она испытала настоящий шок, глядя на себя в зеркало, откуда на нее смотрела строгая и немножко старомодная молодая женщина. Но любоваться собой было некогда: схватив сумочку и чемодан, Оливия выскочила из каюты. В любую минуту Герти могла вернуться за Аннемари и поднять переполох, обнаружив, что девчонка исчезла.
Оливия смешалась с толпой на палубе. С бешено колотящимся сердцем ей пришлось прождать, казалось, несколько часов (что в ее нынешнем положении представлялось целой вечностью), пока огромный корабль с жутким грохотом и содроганием не причалил наконец к пирсу. Еще через несколько минут пассажиры начали сходить на берег, и с ними Оливия, которую по-прежнему колотила нервная дрожь. Она еще не могла чувствовать себя в безопасности — ей предстояло пройти таможенный досмотр с паспортом Молли.
У барьера выстроилась очередь, и Оливия одним глазком поглядывала, не покажется ли поблизости Герти, но соседки по каюте нигде не было видно. Когда наступил черед Оливии, таможенник внимательно посмотрел на нее, после чего опустил взгляд на фотографию в паспорте. Женщина ослепительно улыбнулась ему и сказала, старательно подражая акценту Молли:
— Снимок просто ужасный, правда? В тот день, когда меня фотографировали, я слегла с простудой и потому выгляжу, как на смертном одре.
— Что ж, теперь вам явно стало лучше, мисс... — он вновь заглянул в паспорт, — мисс Кенни. Какова цель вашего приезда в Нью-Йорк?
— У меня каникулы, так что на несколько недель я остановлюсь у своей тети, Маргарет Коннелли. Она живет в Гринвич-Виллидж, номер восемьдесят восемь по улице Бликер-стрит.
— Надеюсь, вам понравится наш город. — Таможенник вернул ей паспорт. — Желаю вам приятно провести время, мисс.
Ура, у нее получилось! Подойдя к пункту обмена валюты, Оливия попросила поменять фунты на доллары. Взамен ей вручили ошеломляюще толстую пачку банкнот.
Итак, она добилась своего. Первый шаг сделан.
Когда через несколько часов стемнело, Оливия все еще оставалась у себя в комнате, оглушенная успешным завершением невероятно сложного и опасного предприятия. Сидя на кровати, она в десятый раз пересчитывала купюры: сто шестьдесят четыре доллара с мелочью. Она сунула их в сумочку, решив, что завтра купит маленький кошелек для монет. Собственно, завтра ей предстоял трудный день, и помимо того, чтобы выяснить, где располагаются театры, и купить кошелек и ртутную мазь, дабы избавиться от донимавшего ее зуда, она намеревалась сделать кое-что еще.
Во-первых, Оливия собиралась найти парикмахера и постричься «под фокстрот» — в Лондоне это был последний писк моды, — а также покрасить волосы в первоначальный каштановый цвет. Вульгарные кудряшки делали ее похожей на уличную девку. Оливия готова была держать пари, что ни таможенник, ни портье внизу не обращались бы с ней так вежливо, не надень она шапочку Молли.
Она спросила себя, что сейчас поделывает Молли, бедная корова. Наверное, сходит с ума от беспокойства о сестре и собирается сесть на ближайший пароход в Нью-Йорк — при условии, что у нее остались деньги на билет. Не устрой Оливия так, что Аннемари заняла ее место в четвертом классе, сейчас девчонка уже благополучно оказалась бы под крылышком у тетки: об этом позаботилась бы Герти. А тетка может послать Молли денег на билет, и через несколько недель сестры воссоединятся в Нью-Йорке.
Так что Оливия внесла неразбериху в их жизнь и подвергла их опасности. «На чужом горе не построишь счастья», — любила повторять ее мать. Что ж, она знала, о чем говорила. Всю свою жизнь у нее было только одно горе — в лице мужа, который смертным боем избивал ее саму и детей. В тринадцать лет Оливия сбежала из дому и с тех пор жила, полагаясь только на себя. Тем не менее это не значит, что она должна мстить за это девчонкам Кенни. Ни одна из них не причинила ей ни малейшего вреда. А Молли вообще была с ней мила и добра и разговаривала как с равной, хотя и знала, что ее соседка по каюте торгует своим телом.
Оливия подумала об Аннемари, застрявшей на острове Эллис. Девчонка, скорее всего, даже не понимала, где она и что с ней. Сберегла ли она узел, в котором лежал ее паспорт? Его мог забрать кто угодно — Оливия не догадалась прикрепить к нему бирку с фамилией. Она вспомнила, как Эшли рассказывал ей о том, что молодых женщин не выпускают с острова, если за ними кто-нибудь не приходит. Стюард даже предложил прислать своего приятеля, который поручится за нее, но к тому времени Оливия уже разработала более надежный план. Что же касается Эшли, то он вел себя вполне пристойно, а она в знак благодарности наградила его чесоткой, если не чем-нибудь похуже.
Ее покаянные мысли нарушил взрыв смеха, донесшийся снаружи. Оливия выглянула в окно. С таким же успехом она могла оказаться в любом городе любой страны. Эта часть Нью-Йорка была плохо освещена, и отсюда не было видно тех высоких зданий, которыми она любовалась с борта корабля. На другой стороне улицы приткнулось убогое кафе с обшарпанной вывеской «Берлога Джо», которая подмигивала ей выцветшими неоновыми огнями. У входа остановился автомобиль, из него вылезли четыре молодые женщины и направились внутрь. Они смеялись взахлеб и никак не могли остановиться. Где-то вдалеке часы пробили шесть.
