Ему казалось, что время вот-вот повернется вспять, и в дрожащем знойном мареве появится вереница фургонов первых поселенцев, направлявшихся вглубь страны. Нищета, голод, религиозные преследования гнали их в заокеанскую страну. Однако главным было желание получить клочок земли.
Увидев слева от дороги огороженный участок и сверившись с картой, Джейк облегченно вздохнул и зашагал быстрее, мечтая о тени и о глотке холодной воды.
Ограда была новой, а дом еще не до конца достроили. Растущие вокруг кусты и деревья были недавно посажены.
На крыльце сидели два поразительно похожих черноглазых черноволосых мальчика и вдвоем читали растрепанную книгу. Они дружно подняли головы и без страха посмотрели на Джейка.
Тот присел на корточки и спросил:
— Что читаете?
— Книгу о Кожаном Чулке.
— Вы учитесь в школе?
— Да.
— Далеко?
— За пять миль.
— И как вы туда добираетесь?
— Нас отвозит отец.
— Он дома?
— Скоро вернется.
— А мама?
— Она в доме, нянчится с Джейком.
Отвечал Мелвин, а Барт-младший серьезно кивал.
Джейк не сдержал улыбки.
— Ты говоришь о своем младшем брате? Я так и думал, что вас уже трое! Только не знал, что у него такое же имя, как у меня!
На крыльце появилась Унга. Она ничуть не изменилась: невозмутимая, стройная, с длинными блестящими волосами, медной кожей и глазами, во взгляде которых можно было увязнуть, как в смоле.
Она не стала расспрашивать Джейка, почему он внезапно приехал, просто провела его в дом, предложила сесть и дала воды.
Вскоре вернулся Барт; оказалось, он ездил за семенами. Конь под ним был молодой и сильный, но Барт уверенно управлялся с ним одной рукой. Позднее он сказал, что уже привык к своему увечью и ничуть не огорчается: ведь он получил от жизни так много, а потерял — всего ничего.
— И все ж тебе наверняка тяжело работать на земле?
— Конечно. Но я должен — ради детей. Моя вторая рука — это Мелвин. Он держит доску, а я прибиваю, он копает яму, а я втыкаю саженец. А еще выручают черные работники, куда нам без них!
Они с Джейком перекинулись несколькими фразами, а по-настоящему поговорили за ужином.
Еда, которую приготовила Унга, пахнущая дымом и свиным жиром, была восхитительно вкусна. Барт открыл бутылку виски и налил два стакана.
Унга накормила старших сыновей, быстро поела сама и занялась младенцем. Она сидела в углу и, казалось, не прислушивалась к разговору мужчин.
Барт долго говорил об арахисе, который местные фермеры очень охотно выращивали, потому что он применялся с завидным разнообразием. Жмых и ботва шли на корм скоту, сами орехи можно было и солить, и жарить, и печь, и перемалывать в муку для халвы. А главное — сдавать на ближайший маслодельный завод.
— Мы вот-вот достроим дом, и, надеюсь, настанет время, когда я понемногу смогу отдавать тебе деньги.
— Это подождет. Главное вырастить детей.
Потом Барт спросил:
— Ты приехал без предупреждения. Что-то случилось?
— Я направляюсь на север и по пути решил навестить вас.
— На север? Зачем?
— Хочу отыскать Лилу.
— Почему ты думаешь, что она тебе все же нужна? — спросил Барт после недолгой паузы.
Джейк смотрел в очаг, огонь в котором уже потух.
— Иногда не нужно особых причин, все решает время. Оглянувшись назад, я вдруг понял, что все мое счастье слилось в несколько моментов, и все они связаны с Лилой. Я стал бояться обнаружить себя одиноким, ожесточившимся, постаревшим, упустившим то, ради чего только и стоило жить.
— Мы не узнаем всей правды о жизни, даже когда проживем ее до конца, — заметил Барт. — А ты знаешь, куда она уехала?
— Нет. Она не давала о себе знать. Однако месяц назад я получил вот это.
Джейк вынул из кармана небольшой белый листок.
— Что там?
— Только адрес и больше ничего. Написанный печатными буквами — его могла прислать как Лила, так и кто-то другой.
— Но ты считаешь, это она?
— Да, — Джейк усмехнулся. — Мне кажется, в целом свете я никому больше не нужен.
— А как же твое новое окружение, все эти люди, что воротят нос от таких, как она? — помолчав, спросил Барт.
— Мне все равно. Или пусть принимают меня таким, каков я есть, или… катятся к дьяволу! Их общество не стоит любви Лилы.
— Что ж, — сказал Барт, — тогда желаю удачи! Женись на ней, рожайте детей. Только это должны быть девчонки, невесты для моих сыновей!
— Еще я бы хотел заехать в Темру, — заметил Джейк.
— Кто там сейчас?
— Айрин и Алан. Они поженились и вдвоем управляют поместьем.
— Да ну? Я всегда считал, что этот парень далеко пойдет! Передавай ему привет и пусть простит за старое.
Джейк почувствовал, как изменился город, в котором он не был много лет, еще при подъезде к нему, увидев шеренги телеграфных столбов и постройки на холмах, окаймлявших долину Гудзона. Разросся, разбогател, гораздо настойчивее, чем прежде, сулил чудеса.
В Новом Орлеане тот, кто не принадлежал к какой-либо общине или клану, оказывался отверженным. В Нью-Йорке было еще хуже: здесь все решали деньги. Большой город вызывал муки неутоленных желаний, вот почему он ни за что не согласился бы здесь жить.
Джейк не сразу поехал по адресу, указанному на листке, он остановился в гостинице на Амстердам-авеню, откуда был виден Гудзон.
В тот же день он отправился на прогулку, размышляя о том, что будет, если записку прислала не Лила. Он больше не хотел и не мог выносить муки, причиняемые этой историей, которая оборвалась на полуслове.
Он долго бродил вдоль гранитного берега, возле которого теснились огромные суда, пришельцы из далеких вод, потом направился в центр, где стояли дома из кирпича и бурого песчаника, а по проложенным в два ряда рельсам бежали омнибусы, окрашенные в алый и желтый цвет.
Внезапно решившись, он сел в один из них, заплатил шесть пенсов и поехал навстречу разочарованию или счастью.
Старый коричневый дом стоял на одной из неказистых улиц в восточной части города. В основном здесь жили беспомощно плывущие по течению, очень скромного достатка люди.
Джейк поднялся по лестнице, остановился перед дверью, нерешительно занес руку и тихонько постучал.
Никакого ответа. Возможно, жильцы еще не вернулись. Да и вряд ли это было жилье Лилы. Темнокожие, которых в Нью-Йорке было едва ли более двадцати тысяч, предпочитали селиться общинами, в других районах.
Он спустился вниз и обратился к женщине, которая как раз входила в дом:
— Простите, мэм, не знаете, кто живет на втором этаже?
