Я улыбнулась, и мое сердце согрелось радостью, впервые с того самого дня, когда Джон взглянул на меня как на обреченного пациента. Я стала разворачивать подарки. Гарри подарил мне очень красивую брошь: золотую лошадку с бриллиантовой звездочкой на лбу. От Селии я получила отрез чудесного шелка изысканного пепельного оттенка. «Когда мы будем в полутрауре, дорогая», — сказала она, целуя меня. И маленькую коробочку от Джона. Я постаралась открыть ее так, чтобы ни Гарри, ни Селия не увидели ее содержимое. Это оказался маленький флакон лауданума, надпись на нем гласила: «Четыре капли через каждые четыре часа». Я низко пригнула голову, чтобы скрыть побледневшее лицо и испуганные глаза.
Джон знал, что я ищу покоя во сне. Он знал, что мой сон в эти долгие недели тумана был поиском смерти. И он знал, что я поверила ему, когда он сказал, что видит печать смерти у меня на лбу. И вот мой муж давал мне в руки способ ускорить ее приход. Так, чтобы кладбище для самоубийц не зря носило название: «Уголок мисс Беатрис».
Когда я сумела взять себя в руки и поднять глаза, я встретила его взгляд, блестящий и насмешливый. Этот путь я сама указала ему. Когда Джон боролся с собственным пьянством, для него везде находилась приготовленная бутылка виски: со взломанной печатью и только что со льда. А сейчас каждую ночь у моей кровати будет появляться спасительное лекарство.
Я вздрогнула, но тут же мои глаза обратились к столику с подарками.
— Это все подарки из деревни! — изумленно воскликнула Селия. — Я так рада, что наши люди поздравили тебя.
— Я тоже рада, — кивнула я. — Это была очень тяжелая зима для всех нас. Хорошо, что она кончилась.
Подойдя к столику, я стала разворачивать первый подарок. Все они были очень маленькие, не больше пробки от бутылки, и почему-то одинаковой формы. И все завернуты в яркую обертку.
— Что это может быть? — поинтересовалась Селия. Она скоро получила ответ. Из нарядной обертки выпал осколок камня и упал мне на колени. Я узнала его, это был камень с общинной земли, куда людям теперь не разрешалось ходить.
Я развернула другой подарок. Там тоже был камень. Гарри вскрикнул и подбежал к столу. Он развернул почти десяток подарков, и во всех было одно и то же. Я машинально их сосчитала. Их оказалось по одному от каждого дома на нашей земле. Вся деревня послала мне камни на день рождения. Они не осмеливались бросить их в меня, но, завернув в нарядную бумагу, прислали мне их в качестве подарков. Я резко встала, и они посыпались на пол, это напомнило мне камнепад в горах под натиском ледника. Селия была поражена. Джон смотрел на меня с откровенным любопытством. Гарри, который всегда находил, что сказать, стоял безмолвный от гнева.
— Боже мой! — наконец разразился он. — Я пошлю в деревню солдат! Это удар, рассчитанный, подлый удар. Я этого так не оставлю!
Карие глаза Селии вдруг налились слезами.
— О, не говори так! — вскрикнула она с неожиданной страстью. — Это мы виноваты. Я видела, как голодает деревня, но пыталась помочь выжить только самым слабым. Я не одобряла то, что вы с Беатрис делали, Гарри, но теперь я вижу результат. Как мы были не правы, Гарри!
Стоя среди рассыпанных вокруг меня камней, я молча смотрела на своих домочадцев. На Селию, упрекающую себя за причиненное зло. На безмолвного Гарри. И на Джона, не сводящего с меня глаз.
— Ты пропустила один подарок, — спокойно сказал он. — Там не камень, а маленькая корзинка.
— О, да, — обрадовалась Селия. — Хорошенькая маленькая корзинка, какие плетут дети из ивовой лозы.
Я тупо смотрела на нее, конечно, это была корзинка Ральфа. Я ждала ее весь день. Сейчас она стояла на столе, так грациозно сплетенная, что сразу становилось ясно: ни ловкости пальцев, ни опыта Ральф не потерял.
— Открой ее ты, Селия, — попросила я. — Я не хочу.
— Почему? — удивилась Селия. — Здесь не может быть ничего плохого. Посмотри, как она аккуратно сделана, здесь есть даже крышка и маленький замочек. — Она приподняла крышку и заглянула внутрь.
— Как странно, — протянула она в изумлении.
Я ожидала увидеть сову из китайского фарфора, как было в последний раз. Или какую-нибудь ужасную модель капкана, или черную лошадку. Но это оказалось хуже.
Я целые месяцы старалась подготовить себя к наступающему дню рождения, зная, что Ральф где-то близко от моих границ. Я ожидала от него какого-нибудь знака, какой-нибудь угрозы. Я могла представить себе все. Но не это.
— Трутница? — спросил Джон. — Маленькая трутница. Кто послал тебе трутницу, Беатрис?
Я издала какой-то захлебывающийся звук и обратилась к Гарри, чья пухлая, нелепая фигура была моей единственной опорой и помощью в этом мире ненависти, который я создала вокруг себя.
— Это Каллер, — выговорила я в отчаянии. — Он собирается поджечь наш дом. Он скоро будет здесь. — И я бросилась к Гарри, будто тонула, и меня захлестывали волны, и только Гарри мог протянуть мне руку. Но его там не было. Туман сгустился в моей голове, все поплыло у меня перед глазами, и внезапно запахло дымом.
Я не вставала с постели, как какая-нибудь лондонская швея, умирающая от туберкулеза. Я ни о чем не могла думать. Я не хотела ехать в деревню. Меня не привлекали мои холмы и долины. Я знала, что где-то в укромном месте прячется Ральф, следя за моим домом горячими черными глазами. У меня не было никаких желаний, и я не вставала с постели. Я лежала на спине и не сводила глаз с фруктов, листьев и цветов, вырезанных на изголовье кровати. Такую землю я хотела бы иметь. Чтобы каждый мог есть все это и никто бы не голодал. И в глубине моего несчастного сердца я знала, что Вайдекр был именно такой обетованной землей, прежде чем я сошла с ума и разрушила себя и его сердце, потеряла любовь и землю.
Со мной обращались, как с инвалидом. Повар готовил для меня самые деликатные блюда, но я не могла есть. Ко мне приносили Ричарда, но он совершенно не мог сидеть спокойно, и от его шума у меня начинала болеть голова. Селия часами сидела около моей постели, либо вышивая при ярком майском свете, либо читая мне вслух. Дважды в день заходил Гарри, неловко, на цыпочках, иногда с букетиком боярышника или колокольчиков. Джон тоже приходил, вечером или утром, в глазах его светилось любопытство, которое было сродни жалости.
Он замышлял что-то против меня. Чтобы понять это, мне не надо было подслушивать или красть его письма. Он вошел в сношения со своим отцом, с его остроглазыми шотландскими адвокатами, пытаясь спасти то, что осталось от его состояния. Пытаясь лишить наследства моего сына. Но я завязала мертвый узел. Я поручила адвокатам составить такой контракт, который могли расторгнуть лишь те, кто его подписал. И пока Гарри у меня в руках, будущее моего сына обеспечено. Джон ничего не мог поделать против меня. Но в эти майские дни он перестал меня ненавидеть. Он был для этого слишком хорошим доктором.
Под своими подушками я прятала две вещи. Одна из них, тяжелая и квадратная, была трутница. Кремень я, конечно, оттуда вынула, так как очень боялась огня и каждый вечер настаивала, чтобы Гарри проверял все камины. А внутрь трутницы я положила горсть земли, пропитанной кровью Ральфа. Я хранила ее все эти долгие годы, завернутую в тонкую бумагу, в моей шкатулке для драгоценностей. Сейчас я переложила ее в трутницу, которую прислал мне Каллер. Земля Ральфа для трутницы Каллера. Если бы я на самом деле была ведьмой, с этим можно было бы колдовать.
Я лежала, как заколдованная принцесса во сне, подобном смерти. Но Селия, сердобольная, всепрощающая Селия, пыталась спасти меня.
— Гарри сказал, что пшеница удалась очень хорошо, — заявила она однажды утром, в конце мая.
— Да? — безразлично отозвалась я, даже не повернув головы.
— Она уже высокая и серебристо-зеленая, — продолжала она.
Где-то далеко, в тумане, заполнившем мой разум, мелькнула картина созревающего поля.
— Да? — ответила я уже с большим интересом.
— Гарри говорит, что луг у Дуба и Норманнский луг дадут урожай, которого еще не видывали. Огромные колосья на толстых упругих стеблях. — Селия не сводила с меня изучающих глаз.
