— Она боится, — заметил Дагда, стоявший неподалеку и слышавший их разговор.
— Я не хочу, чтобы она смотрела на нас завтра.
— Жаль, что вам не удалось отговорить ее, милорд. Но завтра вам следует забыть о ней и сосредоточиться на сражении. Нельзя, чтобы тревога за Мэйрин помешала вам убить этого негодяя. Иначе вы можете погибнуть.
Жосслен кивнул.
— Я знаю, — ответил он. — Но все равно не проиграю этот бой. Даже если я погибну, то прежде убью его.
— Не говорите о смерти, милорд. Это дурная примета. Завтра вы встретитесь в поединке с Эриком и убьете его быстро и спокойно.
Эту ночь Мэйрин провела без сна. Она беспокойно расхаживала взад-вперед по комнате; наконец, почувствовав, что не может больше оставаться в четырех стенах, накинула плащ и отправилась в часовню. Опустившись на колени и ощутив величавую безмятежность этого священного места, она немного успокоилась. Эту часовню — небольшое помещение в башне замка — приказала устроить Маргарет. Убранство здесь было скромным: каменные стены и резной дубовый алтарь, на котором сейчас горели свечи из чистого воска в двух золотых подсвечниках. Перебрав четки, Мэйрин подняла голову и заметила, что она не одна: рядом с ней стоял исповедник королевы, отец Тургот. — Не хотите ли, чтобы я помолился вместе с вами, миледи Мэйрин? — спросил священник. Это был суровый человек, но с добрым сердцем.
— Да, пожалуйста! — ответила Мэйрин, и отец Тургот опустился на колени.
Окончив молитву, священник спросил:
— Не хотите ли исповедаться, миледи?
— О да! — воскликнула Мэйрин, польщенная этим предложением: обычно отец Тургот не выслушивал ничьи исповеди, кроме королевских. Внезапно она сообразила, что со времени своего приезда в Эдинбург еще ни разу не была на исповеди. Что подумает о ней отец Тургот?! Вложив ладони в руки священника, она начала свой рассказ; даже если отец Тургот и был удивлен, он не подал виду.
Выслушав Мэйрин, он рассудительно проговорил:
— Ваш грех невелик, миледи, а страданий на вашу долю выпало много. Я не мог бы наложить на вас более тяжкой епитимьи, чем те мучения, которые вы испытываете сейчас, страшась за вашего супруга, которому завтра предстоит защитить свою и вашу честь. — Положив ладонь на склоненную голову Мэйрин, он благословил ее и добавил:
— Ступайте с миром, дочь моя. — Затем он помог ей подняться на ноги: беременность сделала ее несколько неловкой.
Вернувшись в спальню, Мэйрин ненадолго задремала, но тотчас же проснулась, когда Жосслен стал вставать.
— Куда ты идешь? — спросила она. — Для поединка еще слишком рано.
— Я пойду к заутрене. Хочу получить благословение.
— Я с тобой! — воскликнула Мэйрин, откидывая покрывало.
— Нет! Я хочу, чтобы ты осталась здесь, Мэйрин. Я должен немного побыть наедине со своими мыслями. Я не могу себе позволить тревожиться о тебе!
Жосслен ушел, а Мэйрин снова никак не могла заснуть. Поднявшись, она оделась, отправилась в зал и нашла там Дагду.
— Он не разрешил мне пойти с ним на мессу, — встревоженно пожаловалась она. — Сказал, что должен побыть один.
— Что с ним происходит, Дагда?
— Тебе не следует смотреть на поединок, моя госпожа, — заявил Дагда.
— Жосслен — мой муж! Он будет мстить за оскорбление, нанесенное нам обоим! Я не могу не пойти!
— Нет, можешь, — упрямо настаивал Дагда. — При обычных обстоятельствах милорд Жосслен был бы счастлив сражаться перед тобой. Но ты скоро родишь, а он боится что ты, впервые увидев смертельный поединок, испугаешься и выкинешь ребенка. Ему придется беспокоиться о тебе в то время, когда нужно думать только о битве.
— Ты хочешь сказать, что мое присутствие может повредить моему мужу и изменить исход поединка не в его пользу? — задумчиво переспросила Мэйрин.
— Он победит в любом случае, потому что Господь на его стороне, но если ему не придется тревожиться о тебе, ему будет легче.
— Но что скажут люди, если я не приду, Дагда?!
— Разве тебя когда-нибудь заботили людские пересуды, Мэйрин? Сопроводи его на поле битвы, скажи при всех, что любишь его и желаешь ему удачи, а потом возвращайся к королеве и ожидай там конца поединка.
— Почему ты не сказал мне этого раньше, Дагда?
— Потому что ты не стала бы меня слушать, девочка моя. Я заметил, что у тебя тени под глазами. Значит, ты провела бессонную ночь. И мне показалось, что теперь ты более склонна внимать доводам разума, чем вчера. — Ирландец по-отечески обнял ее. — Я прав?
— Да, — согласилась Мэйрин.
— Значит, ты выполнишь мою просьбу?
— Да, Дагда. Я пожелаю удачи милорду Жосслену, покину поле битвы и буду дожидаться его возвращения.
Когда Жосслен узнал, что Мэйрин переменила решение и не собирается смотреть на поединок, у него на душе полегчало. Мэйрин же поняла, что Дагда прав. Если бы поединок был частью турнира, он начался бы после полудня. Поединок-зрелище, в котором противники не наносили друг другу ран, а лишь состязались в искусстве боя, порой затягивался надолго и положить конец ему могло только наступление ночи. Но сегодняшний бой был иного рода, поэтому назначили его на десять часов утра. Скамьи, установленные на возвышениях над местом боя, уже заполнились зрителями; лица всех присутствующих были серьезны и торжественны.
Мэйрин надела пурпурную юбку и бледно-лиловую тунику из парчи. На груди ее висел на тяжелой золотой цепи великолепный золотой крест с эмалью и жемчугом — подарок королевы. Заплетя волосы в две толстые косы, Мэйрин покрыла голову прозрачной золотистой вуалью с обручем. Беременность ее была уже весьма заметна, и она выступала с горделивым достоинством следом за своим мужем. Торжественность происходящего требовала соблюдения формальностей, и Жосслен, взглянув на свою жену, громко произнес:
— Госпожа моя, по вашей просьбе и от вашего имени я готов вступить в смертельный поединок с этим человеком по имени Эрик Длинный Меч. С ваших слов мне известно, что правда — на моей стороне.
— Господин мой, — отозвалась Мэйрин, — я еще раз подтверждаю, что вы будете сражаться за правое дело.
Жосслен де Комбур поцеловал свою жену и дотронулся до ее округлившегося живота жестом благословения. Не добавив больше ни слова, Мэйрин повернулась и неторопливо направилась в покои королевы.
— Мэйрин из Эльфлиа! — неожиданно крикнул ей вслед Эрик Длинный Меч. — Разве ты не хочешь пожелать мне удачи? Или ты не желаешь удачи отцу твоего ребенка?
Мэйрин застыла от ужаса при звуке его голоса. Прежде она не заметила, что Эрик тоже находится здесь, хотя, само собой, его присутствие вполне естественно. Но Мэйрин до сих пор думала только о Жосслене. В одно мгновение в голове ее пронеслись все известные ей проклятия, так и просившиеся на язык, но затем она поняла, внезапно и отчетливо, что самый большой удар для Эрика — если она вовсе не обратит на него внимания. Гордо подняв голову, она продолжала свой путь, так и не обернувшись.
