– Разрешите представиться, сударыня, – сказал он. – Я отец Массера из общины иезуитов.
Его появление, да еще в такой момент, поразило Анжелику так, словно она увидела привидение. Она отступила на несколько шагов, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться о стену.
– Но откуда вы здесь, святой отец? – пробормотала она.
– Из этой кровати, сударыня, – ответил он, жестом указав в глубину залы,
– из этой кровати, в которую вчера вечером вы так заботливо сами уложили меня.
Только теперь она поняла, что он один из тех, кого они вчера в последнюю минуту вырвали из лап смерти.
Уж не его ли как раз она вчера нашла первым и с таким трудом вытащила из-под снега? Просто она не заметила его сутаны под задубевшим на морозе плащом.
– Да, это именно я, – сказал он, словно угадав ее мысли. – Вы, сударыня, вынесли меня из леса на своих плечах. Я был в сознании и все помню, но слишком закоченел, и холод настолько парализовал меня, что я не в состоянии был сразу представиться вам и поблагодарить.
Его глаза, продолжая улыбаться, в то же время изучали ее с острым вниманием, и за их веселостью можно было разглядеть хитрую сдержанность и крестьянскую сметку.
Анжелика растерянно провела руками по лицу.
– Отец мой, позвольте мне принести вам свои извинения… Я была так далека от мысли, что среди наших гостей находится иезуит… и потом, я под впечатлением такой ужасной новости…
Она приблизилась к нему и прошептала:
– Есть подозрение, что ваши гуроны больны черной оспой.
Добродушный отец Массера переменился в лице.
– О, дьявол! – воскликнул он, бледнея. Такое восклицание в устах иезуита свидетельствовало о крайнем его волнении.
– Где они?
– Здесь, рядом, в вигваме нашего старого Маколле.
И так как он направился к двери, она добавила:
– Подождите! Не выходите так, святой отец! На дворе ужасный мороз.
Она схватила длинный черный плащ с высоким воротником, который он положил на угол стола, сама набросила его ему на плечи и хорошо укутала.
Возможно, при других обстоятельствах она не сделала бы этого. Ну если бы, например, этого респектабельного иезуита ей представили в чьем-нибудь салоне. Но сейчас она была настолько оглушена тревогой, что поступки ее начинали опережать ее мысли, сейчас она особенно сильно чувствовала свою ответственность за здоровье каждого, а потому не в силах была видеть, как этот иезуит подвергает себя опасности простудиться, выходя раздетым на мороз. Она также подала ему его шляпу. Он удалился широким шагом.
И только тогда она подумала, что ей обязательно надо бы выпить чего-нибудь горячего, чтобы прийти в себя. Она подошла к очагу, налила в деревянную чашку немного кипятку и взяла со стола бутылку сидра.
За столом мужчины доедали похлебку, которую они сами разогрели. Некоторые размачивали куски холодной маисовой лепешки в стаканах, до краев наполненных водкой.
– А госпожа Жонас еще не выходила? – справилась у них Анжелика.
Они отрицательно помотали головами.
Они были смущены присутствием двух гостей, которые сидели на другом конце стола. Один из гостей был тот, что представился бароном д'Арребу.
Барон д'Арре6у, широкоплечий и крепкий мужчина с седеющими висками, благородной внешности, уже успел даже побриться. Другой был долговязый молодой человек с суровым выражением лица.
Но Анжелика, поглощенная своими мыслями, даже не обратила на них внимания. Ее беспокоило отсутствие госпожи Жонас, которая обычно вставала раньше всех, разводила огонь в очагах и принималась хлопотать на кухне.
Не было и мэтра Жонаса, не появлялась еще и Эльвира.
Может, они уже заболели?
А дети?
Прежде чем пойти справиться о них, она заставила себя принять все меры предосторожности, рекомендованные Жоффреем: прошла в свою спальню, сменила верхнюю одежду и вместе с платьем, в котором она была накануне, в праздничную ночь, вынесла все на мороз, сменила чепец, протерла руки и прополоскала рот водкой.
И только после этого с бьющимся сердцем постучала в дверь комнаты супругов Жонас. Услышав в ответ голоса, она с облегчением вздохнула и вошла.
Дети уже встали, оделись и играли в уголке, но все трое взрослых, сидя каждый на своей кровати, с каким-то остолбеневшим видом повернули к вошедшей Анжелике бледные лица, которые выражали беспредельное горе.
– Вы знаете? – прошептали они.
– Увы!
– Что с нами будет?
– Но вам-то откуда уже все известно? – спросила Анжелика.
– О, мы заметили это еще вчера вечером, почти сразу же, как вы их принесли.
– Почему же вы нам сразу же не сказали?
– Зачем? Тут уж ничего не поделаешь!
– Но мы немедленно приняли бы все необходимые меры предосторожности…
Мэтр Жонас недоумевающее посмотрел на нее:
– Предосторожности?
– Но… о чем вы говорите? – воскликнула Анжелика.
– Об отце иезуите, черт побери!
Анжелика нервно рассмеялась.
– Мне еще вчера вечером подумалось, уж не иезуит ли он, – зашептала госпожа Жонас. – В этом бородаче меня сразу что-то насторожило, хотя он был такой же замерзший и несчастный, как и все остальные. Но сегодня утром, когда я увидела, как он вошел в залу, весь темный с головы до пят, в черной сутане, в этом своем воротнике, с крестом, я чуть было не грохнулась в обморок. Меня до сих пор трясет…
– У нас случилось нечто пострашнее, чем появление отца иезуита, – печально проговорила Анжелика.
И она все рассказала им.
Изоляция – вот самое лучшее средство, чтобы не заразиться. А потому, пока не будет нового распоряжения, супруги Жонас и Эльвира останутся в своей комнате вместе с детьми. Им принесут провизию, и они сами будут готовить для себя и для детей. На воздух они будут выходить прямо из комнаты, через окно. Снегу, слава богу, навалило достаточно, в уровень с окнами, и это не составит труда. Благодаря таким предосторожностям они, быть может, избегнут ужасного бедствия.
Вернувшись в залу, Анжелика заметила, что несколько мужчин столпились в глубине залы, около чьей-то постели.
Она подошла ближе и увидела на подушке покрытое красными пятнами лицо графа де Ломени, уже погруженного в беспамятство.
Один из гуронов умер вечером того же дня, надлежаще причащенный и соборованный отцом Массера.
– Ну что ж, – узнав эту новость, сказал Никола Перро, – по крайней мере мы не останемся без последнего напутствия церкви. Такое выпадает не каждому из тех, кто умирает в Америке зимой в глуши лесов.
Графа де Ломени перенесли в кладовую, поставили туда железную жаровню, набитую раскаленными углями, да и дверь в залу оставили открытой.
