Ознакомительная версия.
«Любовь, любовь меня сгубила…»
* * *
– Примиритесь! Не ссорьтесь! – закричала Катерина… и проснулась.
Резко села, безотчетно водя вокруг руками. Что это такое? Скомкала то, на чем сидела, и подтянула поближе к глазам. В неверном свете ночника разглядела, что сжимает край простыни.
Что такое?! А где… где облака? Облака, к которым она вознеслась?
Снова пошарила вокруг, и на сей раз пальцы наткнулись на крепкое горячее плечо.
Петр!
Катерина рванулась к обладателю плеча, но тотчас отпрянула. Петр, да не тот! Этого красавчика звали Петр Сапега. Как, почему?..
Только что рядом был ее муж, только одет он оказался почему-то не в свой любимый голландский кафтан и треуголку, а в тогу с тяжелыми складками, подобную тем, какие носили римские императоры. Черные, подернутые сединой волосы его были увенчаны лавровым венком. Он с улыбкой взял Катерину за руку. В его улыбке была искренняя радость, нежная любовь – то, что она давным-давно не видела в этих глазах, подернутых ледком презрения, отчуждения и порою даже ненависти. А сейчас Петр смотрел с той же всепоглощающей страстью, как в первые, лучшие годы их любви. Катерина радостно протянула ему руку, почувствовала его крепкое пожатие – и вдруг ощутила, что ноги ее оторвались от земли. Она испугалась было, но Петр был рядом, он радостно улыбался, и Катерина перестала бояться.
Облака, которые клубились вокруг, были прекрасны! Катерина не могла оторвать от них глаз. Наконец она вспомнила об оставленной земле и поглядела вниз.
Внизу, в просветах между облаками, она рассмотрела двух своих дочерей, Анну и Елисавет. Сестры-принцессы были окружены огромной толпой народа. Люди бранились, ссорились, что-то выкрикивали и, такое впечатление, готовы были вот-вот схватиться врукопашную.
Катерина закричала, пытаясь остановить их, – и проснулась.
Сон! Это был сон!
Она легла поудобнее, стараясь не разбудить спящего рядом молодого любовника, и задумалась.
С некоторых пор (понятно с каких!) Катерина относилась к снам очень почтительно. По счастью, с тех приснопамятных времен вещие сны ее больше не осеняли. Но этот был именно вещим, она не сомневалась. И очень просто разгадать, что именно он предвещал – пожалуй что смерть. Ее, императрицы Екатерины Алексеевны, смерть. Муж-то ее давно уже вознесся к облакам. И вот теперь явился за женой… которая, можно сказать, приложила руку к его смерти. Нет, конечно, не прямо. Она не подлила ему злого зелья, не ударила ножом. Но он так и не оправился от того удара, который осенью 1724 года (неужели почти три года с тех пор прошло? Как время-то летит…) нанесли ему любимая жена и человек, чье имя для русского царя всегда было роковым.
Катерина помнила, как это было ужасно. Петр словно бы лишился рассудка от ярости, и Катерина понимала, что каждая минута ее жизни может стать минутою последней. Она охрипла от рыданий и ничего не видела заплывшими от слез глазами. Колени затекли, словно окаменели, вдобавок их то и дело простреливало мучительной болью. Еще бы: ведь Катерина уже три часа стояла перед мужем коленопреклоненной!
О Господи, о Господи…
Сначала, ворвавшись в ее покои, Петр сорвал со стола дорогое венецианское зеркало и швырнул на пол. Глядя на осколки, усеявшие пол, прорычал:
– Вот так же разобью и твое существование!
Катерина пожала плечами, дивясь, что вдруг произошло с мужем, и хладнокровно произнесла:
– От этого комната не станет лучше.
И тут же хладнокровие ее растаяло, словно льдинка, брошенная в раскаленную печь, и ужас, смертный ужас охватил ее. Петр бросил ей в лицо известие, что Матрена и Виллим Монс арестованы. О да, за взятки… Как бы не так! Петр страшно рассмеялся:
– Он был твоим любовником, а она – сводней меж вами! Проклятый род! Его отпрыски преследуют меня, словно посланцы дьявола!
И настало время ужаса…
Приступ гнева Петра был так силен, что дочери, Анна и Елисавет, прибежавшие на его страшный крик, едва не расстались с жизнью. Он раз двадцать выхватывал и прятал охотничий нож, который носил с собой, а потом начал снова и снова вонзать его в стену. Он хотел уничтожить все, что было связано с Катериной, даже рожденных ею детей! Бледный, словно смерть, с блуждающими глазами, метался он по комнате, круша все вокруг себя, и тело его было охвачено конвульсиями…
Глядя на ломающие его судороги, Катерина, как ни страшно ей было, вдруг вспомнила, что раньше она – она одна! – могла успокоить мужа, когда его охватывали подобные приступы. При гневе его трепетали все. Кроме нее. Катерина начинала говорить с ним, и самый звук ее голоса действовал на него успокоительно. Потом она усаживала его рядом, ласково брала за голову и принималась гладить ее, путаясь пальцами в густых черных волосах. И за несколько минут Петр засыпал, склоня голову на грудь жены, а она сидела недвижимо сколько угодно – два часа, три часа… пока он не просыпался совершенно свежим, бодрым и здоровым.
А теперь… Теперь она ни помочь ему не в силах, ни себе вымолить прощения! Он ее просто не видит, просто не слышит ее слов. И каждый взмах его руки может в любую минуту положить конец ее жизни: ведь Петр, с его силищей, да в такой ярости, ударом кулака способен быка убить! Что ему – размозжить Катеринину повинную головушку!
Нет, ее не мучило раскаяние: не до того было и слишком страшно. В мозгу билась одна только мысль: сможет она вымолить себе прощение – или все-таки нет? В голове мелькали воспоминания о той любви, которую Петр питал к ней, о его беспрестанной заботе, о бессчетных подарках «сердешнинькому другу». Неужели это все сейчас забыто?
И вдруг Катерину осенило: ей необходимо сделать выбор. Прямо сейчас! Выбор между жизнью и смертью означает – выбор между Петром и Виллимом. Спасти себя можно, только если она отречется от того, кого любила… Всей душой, всем сердцем, всем пылом существа своего любила!
Да, надо сказать мужу, что все это было пустое, что эта любовь для нее ничего не значит, что ее, не иначе, бес искусил, Монс ее взял силой… Все, что угодно, сказать. Налгать, выдумать. Лишь бы убедить Петра!
Но слова не шли с языка. Потерять Виллима…
Ну и что? Она когда-то потеряла Иоганна Крузе, потом каких-то солдат, которые доставляли ей несравненное удовольствие, потом страстного и дерзкого Алексашку Меншикова (двух не удовлетворявших ее генералов, Боуэра и Шереметева, Катерина с легкостью выпустила из списка своих потерь). Она теряла детей! Конечно, это было мучительно, но… но ведь она пережила все это! Переживет и потерю Виллима. Ну кому станет легче, если она разделит его участь? А смертный приговор преступному камергеру сейчас можно было легко прочесть в глазах Петра. Будет два трупа вместо одного. Да еще ее безумный супруг того и гляди прикончит любимых дочерей, а потом и себя!
Ознакомительная версия.
