— Шафран? — хрипло спросил он.
— Пол-унции, — отозвалась я, постаравшись ничем не выдать своего торжества.
Он глубоко вздохнул, в его маленьких голубых глазках засветилось вожделение.
— Там снаружи есть коврик, мэм. Вытрите ноги и заходите.
Ограниченная количеством горячей воды, которую сумел принести для меня Фергюс, я смогла вымыть только голову и вернулась в свою каюту, чтобы привести себя в порядок перед завтраком. Марсали в каюте не было — наверняка отправилась к своему Фергюсу, усилия которого по выполнению моей просьбы можно было счесть почти героическими.
Я протерла руки спиртом, расчесала волосы и, перейдя коридор, вошла в каюту напротив — а вдруг Джейми захочет что-нибудь съесть или выпить. Увы, чтобы расстаться с этими иллюзиями, мне хватило одного-единственного взгляда.
Нам с Марсали отвели самую большую каюту: на каждую приходилось примерно по шесть квадратных футов пространства. Койки, вделанные в переборки полки, имели пять с половиной футов в длину. Марсали на своей могла спать вытянувшись, мне же приходилось съеживаться или подгибать ноги, отчего они затекали.
У Джейми с Фергюсом были аналогичные постели. Мой муж лежал на боку, свернувшись, как улитка в своей раковине. Он и был похож сейчас на улитку, бледный, покрытый испариной. Его посеревшее лицо с зеленовато-желтоватыми прожилками неприятно контрастировало с рыжими волосами. Услышав мои шаги, Джейми приоткрыл глаз, посмотрел на меня затуманенным взором и опять опустил веки.
— Не очень хорошо, да? — посочувствовала я.
Глаз открылся снова. Похоже, Джейми хотел что-то сказать, даже рот открыл, но ограничился коротким «да».
Я робко пригладила его волосы, но он, по-видимому, был слишком погружен в свои страдания, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
— Капитан Рейнс говорит, что к завтрашнему дню море, вероятнее всего, успокоится, — сказала я.
Море и вправду уже не было таким бурным, как раньше, но качка оставалась ощутимой.
— Это неважно, — пробормотал Джейми, не открывая глаз. — К тому времени я умру, во всяком случае, надеюсь на это.
— Боюсь, твоя надежда напрасна, — возразила я, покачав головой. — До сих пор еще никто не умер от морской болезни, хотя, глядя на тебя, это иначе как чудом не назовешь.
— Да не от этого…
Джейми разлепил глаза и приподнялся на локте. От этого усилия он покрылся потом и даже его губы побелели.
— Клэр, будь осторожна. Я должен был сказать тебе раньше, но не хотел тебя волновать, я думал…
Выражение его лица изменилось, а поскольку мне было уже известно, чем это чревато, я успела подставить тазик.
— О господи…
Он повалился на подушку, вялый, обессиленный, белый как полотно.
— Так что ты должен был мне сказать? — спросила я, поморщившись, когда ставила тазик на пол рядом с дверью. — Впрочем, что бы то ни было, говорить следовало перед отплытием: сейчас уже слишком поздно об этом думать.
— Я не думал, что будет настолько плохо, — пробормотал он.
— Ты никогда не думаешь, — язвительно заметила я. — И что же ты хотел мне сказать?
— Спроси Фергюса, — ответил он. — Скажи ему — я велел все тебе рассказать. И еще скажи, что Иннес в порядке.
— О чем ты говоришь?
Я немного забеспокоилась: вообще-то бред не относится к симптомам морской болезни.
Джейми открыл глаза и с большим усилием зафиксировал на мне взгляд. Бусинки пота выступили на лбу и верхней губе.
— Иннес, — пробормотал он. — Это не он. Он не собирается убивать меня.
Легкая дрожь пробежала по моей спине.
— Джейми, что случилось?
Я наклонилась и протерла ему лицо, на котором появилось слабое подобие улыбки. Жара у него не было, и глаза оставались ясными.
— Кто? — спросила я осторожно, с неожиданным ощущением, что в спину мне смотрят чьи-то глаза. — Кто хочет тебя убить?
— Не знаю.
Очередной спазм исказил его черты, но Джейми закусил губу и ухитрился с ним справиться.
— Спроси Фергюса, — прошептал он, когда смог заговорить. — С глазу на глаз. Он скажет тебе.
Меня охватило ощущение беспомощности. Я понятия не имела, о чем он говорит, но если ему грозила опасность, я не собиралась его покидать.
— Подожду, когда он спустится, — сказала я.
Его согнутая рука медленно скользнула под подушку и появилась с кортиком, который он и прижал к груди.
— Со мной все будет в порядке, — заверил Джейми. — Иди, англичаночка. Вряд ли они предпримут попытку среди бела дня. А может, и вовсе не предпримут.
Меня это ничуть не успокоило, но, похоже, делать было нечего. Он лежал совершенно неподвижно, с прижатым к груди кортиком, словно изваяние на надгробной плите.
— Иди, — повторил он едва слышно.
Выйдя из каюты, я заметила в тени какое-то шевеление, а присмотревшись, разглядела мистера Уиллоби, который сидел, уткнув подбородок в колени. При виде меня он раздвинул колени и почтительно склонил голову между ними.
— Почтенная первая жена не бояться, — произнес он свистящим шепотом. — Моя караулить.
— Вот и хорошо, — отозвалась и, пребывая в смятении мыслей, отправилась на поиски Фергюса.
Француз обнаружился на корме, где они с Марсали глазели на следовавших за кораблем больших белых птиц. Он постарался успокоить меня, заявив, что уверенности в чьем-то намерении убить Джейми у него нет.
— В конце концов, происшествие с бочками на складе могло быть случайностью, я такие вещи не раз видел, как и пожар в сарае…
— Подожди минутку, Фергюс, — сказала я, схватив его за рукав. — Какие бочки и какой пожар?
— О, — сказал он, удивившись. — Милорд вам не рассказывал?
— Милорд болен, как собака, и все, на что он оказался способен, — это предложить мне расспросить тебя.
Фергюс покачал головой и поцокал языком.
— Милорд никогда не думает, что ему будет так плохо. Он всегда заболевает и все равно каждый раз, когда ему приходится ступать на корабль, настойчиво утверждает, что это лишь вопрос воли и его разум будет повелевать желудком, а не наоборот. А потом весь зеленеет, прежде чем корабль успевает отойти от пристани на девять футов.
— Он ничего мне не рассказывал, — сказала я, позабавленная этим описанием. — Вот упрямый дурашка!
Марсали отиралась позади Фергюса с видом надменной отстраненности и старательно делала вид, будто не замечает моего присутствия, но при этих словах не сдержалась и прыснула. А поймав мой взгляд, вспыхнула и поспешно отвернулась, уставившись на море.
Фергюс улыбнулся и пожал плечами.
— Вы же знаете, каков он, миледи, — произнес он с любовью. — Умирать будет, а никому ничего не скажет, чтобы не огорчать.
