Ее размышления прервал тихий стук в дверь. Габби быстро стерла со щек слезы и встала.
– Войдите!
Дверь открылась, и она увидела Квила; рядом с ним стояла девочка.
– Я привел Фебу, чтобы она не думала, что вы умчитесь обратно в Индию без нее. Мне кажется, эта мысль прочно засела в ее голове.
Габби, опустившись на корточки, простерла руки к ребенку.
– Феба, сладкая моя! Да я никогда, никогда не оставила бы тебя здесь одну!
Девочка влетела к ней в объятия. Прямо как ручной голубь, подумал Квил, наблюдая, как Габби покачивает ее в руках и что-то шепчет в желтые кудряшки. Везет же Фебе!
Вздохнув, он направился к окну взглянуть на свой сад.
– Питер не привередничает, – неожиданно произнес он. – Не думайте о нем плохо. Просто он ко всему относится чересчур ответственно – и к себе тоже. Но при всем при том он очень неплохой парень.
Габби оставила его слова без ответа и заговорила о другом:
– Как вы думаете, есть хоть какой-то риск, что ваш отец уволит Кодсуолла?
Квил повернулся, несмотря на то что вид Габби, обнимающей Фебу, вызывал в его сердце какие-то странные ощущения.
– Совесть замучила? – ухмыльнулся он.
Габби чувствовала себя слишком виноватой, чтобы ее мог оскорбить его насмешливый тон.
– Сама не знаю, почему я соврала, Квил, – честно призналась она. – Может, потому, что Питер выглядел таким…
– Я считаю, что это весьма полезная ложь, судя по тому, как развиваются события, – заметил Квил.
– Он прав, мисс Габби, – певуче поддержала его Феба. – Вы сами говорили, что можно простить неправду, если это делает другого человека счастливее. Мистер Дьюленд почувствовал себя намного лучше, когда подумал, что ваше платье испортил дворецкий.
– Устами младенца… – пробормотал Квил.
Габби наградила его строгим взглядом.
– Вам бы только шутить. Я должна была сказать правду. Бедный Кодсуолл пострадал из-за моей ужасной лжи!
– Не беспокойтесь за него, – усмехнулся Квил. Своим удрученным видом Габби вызывала у него сочувствие. – Отец скорее отрежет себе правую руку, чем отпустит его после стольких лет службы. Я сейчас спущусь и принесу ему ваши искренние извинения. Вас это устроит?
– Я сама это сделаю, – решительно заявила Габби.
– А я не позволю вам сделать это! Леди не посещают комнаты для слуг. Этим вы нанесете урон своей репутации.
– Когда вопрос заходит о признании собственных ошибок, об этикете можно и забыть. Я уверена, что отец одобрил бы мое решение.
– Судя по всему, ваш отец оригинал, – хмыкнул Квил. – Но Феба кое в чем права. Питер счастлив, что тот эпизод благополучно закончился, и было бы несправедливо вогнать его в краску, вновь поставив в неловкую ситуацию. Он наверняка еще не оправился от чудесного вида ваших ножек.
Габби покраснела и посмотрела вниз на свой подол, где из-под оторванной вставки проглядывали ее лодыжки. Квил поднял голову, и их взгляды встретились. В глубине его глаз таилось нечто, от чего внутри у нее медленно вскипало какое-то непонятное чувство. Она снова взглянула на свои ноги. Ну и что? Ничем не примечательные лодыжки, аккуратно прикрытые сверху платьем. Ей и в голову не могло прийти, что их вид способен взволновать Питера.
На Квила снизошло озарение. Его щепетильный брат был тысячу раз прав, запретив ему провожать Габби в ее спальню. Кто знает, может, стоящая у стены кровать своей интимностью заставляла кровь ударять в виски? Одного мимолетного взгляда на тонкие лодыжки под тусклым коричневым – теперь неприлично испорченным – платьем оказалось достаточно, чтобы у него закружилась голова.
– Вы не должны посещать слуг! – повторил он резко. – Нет нужды вгонять моего брата в большее неистовство, нежели он, вероятно, испытывает от данной ситуации.
Габби сощурила глаза.
– Что именно вы подразумеваете под этим выражением – «данная ситуация»? Вы хотите сказать, что мой суженый страдает из-за предстоящего брака? И страдает потому… потому что я слишком плоха для подобной сделки?
– Он страдает не более, чем все мужчины перед женитьбой. От утраты холостяцкой свободы, только и всего. Не зря говорят: жениться – это все равно, что добровольно заковать себя в цепи.
Но Габби была не из тех, кто легко отступает.
– Так вы запрещаете мне туда идти? Какое вы вообще имеете право запрещать мне что-то делать?
– В отсутствие моего отца в этом доме главный я! – Квил улыбнулся одними уголками губ. – Имейте это в виду, Габби.
Она только сейчас сообразила, что Квил значительно старше Питера.
– Но я думала… – Она запнулась. Почему отец уверял ее, что она выходит замуж за наследника виконта, тогда как в действительности ей предстояло стать женой младшего сына? Спросить или не спросить?
Габби решила, что лучше переменить тему.
– Нужно уложить Фебу.
Девочка пала жертвой тревог этого дня и, измученная, заснула у нее на коленях.
– Миссис Фарсолтер выделила для нее горничную, – сказал Квил, против своей воли наблюдая, как головка Фебы уютно пристроилась на груди Габби. – Я могу отнести ее в соседнюю комнату?
Габби посмотрела на него и поджала губы.
– А ваша нога? Может, мы вместе перенесем Фебу? Она достаточно тяжелая девочка. Если можете, держите ее за голову и плечи, а я понесу за ноги.
– Перенести ребенка в соседнюю комнату я уж точно смогу, – насупился Квил. – Я каждый день упражняюсь с гантелями, мисс Дженингем.
– Гантели? Что это?
– Короткий стержень с шарами на концах. После того несчастного случая мне стало трудно двигаться. Есть один немецкий доктор по фамилии Транкельштейн, который придумал специальные упражнения с гантелями для восстановления поврежденных конечностей.
Карие глаза сочувственно коснулись Квила. Он вздрогнул от этой мимолетной ласки. Почему его не раздражало, что Габби обсуждает его покалеченную ногу? Он всегда приходил в ярость, когда это делал кто-то другой.
Легко подняв Фебу на руки, он отнес ее в соседнюю спальню, где девочку уже ждала горничная.
Габби объяснила ей, кто она такая, и попросила постирать и привести в порядок одежду девочки. Квил задержался в дверях, по непонятной причине не в силах расстаться с этой девицей.
Невоспитанная, нескладная, неопрятная толстуха, твердил он себе. Соблазнительная кобылка с черными ресницами и роскошными волосами. Безалаберная девчонка, притащившаяся из убогих мест, расположенных за тридевять земель.
Первая женщина за многие годы разговаривала с ним так, словно его хромая нога – всего лишь неудобство.
Нет, нужно избегать ее любой ценой!
Квил вышел не попрощавшись. Неучтиво, отметил он про себя, спускаясь по лестнице.
