Чем он, князь Петр Михайлович Долгорукий, вызвал негодование Господа? И почему страданий, перенесенные им, так и не стали искупительными, а порождали все новые и новые беды, преодолевать которые для него становилось все трудней и трудней?..
Долгорукий взывал к Небесам и не мог дождаться ответа. И тогда зарыдал, качаясь, добрел до кареты и попросил кучера измученным, хриплым голосом:
— Домой… Отвези меня, голубчик, домой, если знаешь, где он — дом мой…
* * *
— Ты бы отдохнула, Таня, — доброжелательно сказала Наташа.
Она пришла, чтобы заменить девушку у постели Сычихи.
Татьяна с благодарностью молча кивнула и поднялась со стула у кровати.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — Наташа пристально посмотрела на нее, и Татьяна смутилась под этим взглядом.
— Не беспокойтесь, барышня, я не доставлю вам хлопот.
— Однако ты кажешься мне встревоженной, — настаивала на своих сомнениях Наташа.
— Кто бы не разволновался, когда в доме такое, — покачала головой вдруг побледневшая Татьяна.
— Да, конечно, столько всего случилось… Но, думаю, тебя надо освободить от лишних хлопот. Я поговорю с Андреем, чтобы тебе выделили отдельную комнату, пока эта женщина остается в доме, — покровительственным тоном сказала Наташа.
— Вы так заботитесь обо мне, барышня…
— Я уже говорила — я не враг тебе и твоему ребенку. И потом я уверена, что со временем ты поймешь: людям свойственно блуждать в темноте, но как бы ни был жизненный путь извилист и суров, он все равно выведет нас к свету. И каждый займет место, отведенное ему свыше.
— Я не претендую на Андрея Петровича, — хотела оправдаться Татьяна, но Наташа жестом остановила ее.
— Нам нечего делить с тобой, и, надеюсь, мы обе это прекрасно понимаем. У тебя — своя дорога, наша же ведет нас с Андреем к алтарю. А сейчас — ступай, отдохни. Соня сказала, что ты можешь пока побыть у нее. И будь любезна — не пренебрегай сном и хорошо питайся, я не желаю, чтобы Андрей мог предположить в твоей бледности мою вину.
— Что вы, барышня! — стала возражать Татьяна, но Наташа улыбкой дала ей понять, что разговор окончен.
Татьяна присела в неглубоком поклоне и вышла из комнаты.
Она не знала, каким чувством Наташа уловила посетившие ее страхи. Очевидно, это любовь делала ее такой подозрительной и обостряла внимание. Татьяна и впрямь была не в себе — она только что случайно приоткрыла завесу страшной тайны и теперь места себе не находила от ужаса чужого откровения.
С тех пор, как князь Петр Михайлович уехал, Сычиха несколько раз впадала в забытье и бредила. Поначалу Татьяна принимала слова раненой за бессвязный поток воспоминаний, запрятанных в самую глубину ее сознания, но потом поняла — Сычиха снова и снова возвращалась к пропавшей дочери Долгорукого, рожденной Марфой. И вдруг Татьяне стало страшно — она ведь и сама не знала своих родителей, и лет ей было столько же, сколько и несчастной Насте, о которой шептала Сычиха. И воспитывал ее князь Петр вместе со своими детьми, словно она и не крепостная вовсе.
Так может, Сычиха права, и бедная Настя действительно все время живет рядом с ним, со своим отцом, а он и не знает об этом? А княгиня потому и свирепствует, что до правды — рукой подать? Но что же это тогда получается — они с Андреем Петровичем брат и сестра?!
Татьяна почувствовала легкое головокружение и тошноту. Она невольно схватилась рукой за плечо Сычихи, и та от прикосновения открыла глаза и ясным живым взором посмотрела на нее. Татьяна вздрогнула — Сычиха узнала ее!
— Это ты, Таня? — хриплым голосом сказала она. — Ты не бойся меня, ты крови бойся. Кровь вижу, родную кровь… Грех и наказание… Преступление и смерть…
— Да о чем ты? — всхлипнула испугавшаяся ее слов Татьяна.
Но колдунья словно и не приходила в себя — опять вмиг окаменела, глаза закрылись, сомкнулись губы.
— Сычиха, милая, ты чего же это — наговорила страхов и ушла? Ты зачем так со мной? Ты это почему? — Татьяна принялась трясти больную за плечи, обмахивать полотенцем — может, очнется. Но все оказалось тщетно — ведунья погрузилась в темноту, и вывести ее оттуда у Татьяны полномочий не было.
И тогда оцепенение нашло на нее — а что, если она и есть эта самая Настя?! И тогда их любовь с Андреем — страшный грех соединения родной крови? И ребенок, которого она ждет, — исчадие ада?! Нет, он мой! Он — хороший, я уже так люблю его — думала Татьяна, и слезы текли из ее глаз. Заслышав, что в комнату кто-то вошел, бедняга быстро украдкой утерла слезы и встретила вошедшую Наташу со светлой улыбкой — тихая и спокойная…
Татьяна вздохнула и поднялась наверх. Соня с радостью приняла ее у себя и велела отдыхать — самой ей почему-то не сиделось. Татьяна покачала головой — вы, мол, барышня, как будто влюблены? Соня зарделась — глупости! — и, погрозив Татьяне пальчиком, убежала к Лизе справиться о здоровье и пошептаться о важном. Служанка проводила ее ласковым взглядом и собралась прилечь, как в комнату вошел Андрей и с порога принялся смущенно извиняться.
— Таня, прости, что так вышло, — развел он руками, — я не думал, что займут твою комнату. Но мы поправим это — ты ни в чем не будешь нуждаться. Обещаю тебе!
— Андрей Петрович, что вы! Это слишком! — пряча глаза, сказала Татьяна. — Я ни о чем не прошу, я всем довольна, лишь бы Сычиха скорее поправилась.
— И все-таки я переживаю, — Андрей подошел к ней и хотел обнять, но она резко оттолкнула его.
— Не надо! — вскрикнула Татьяна. — Не прикасайтесь ко мне!
— Что такое? Почему? — растерялся Андрей. — Мне казалось, что мы договорились — ты больше не ревнуешь меня к Наташе, а я стану заботиться о малыше. Я хочу знать, как он там. Позволь мне послушать…
— Нет! Нет! Это нельзя, это неправильно, это грех!
— Да что с тобой?! Я — отец ребенка, я имею на это право, — Андрей, преодолевая сопротивление Татьяны, взял ее за руку и притянул к себе.
— Мы не должны были этого делать! Это грех! Кровный грех!
Татьяна, наконец, вырвалась из его объятий и отбежала к окну. Андрей непонимающе вздохнул.
— Да что с тобой такое? Объясни мне!
Татьяна умоляюще взглянула на него, но Андрей настаивал, и она заговорила.
— Бред какой-то! — воскликнул Андрей, выслушав ее. — Не верю, ни единому слову не верю! Это все нелепые фантазии! Ты не можешь быть Анастасией.
— Но Сычиха…
— Полусумасшедшая ведьма, которая лежит в горячке и бормочет что-то несусветное! Опомнись, Таня! Наша любовь — от Бога, иначе Всевышний не даровал бы нам ребеночка! И я люблю его, и все будут любить его, когда он появится на свет.
