С необычным для столь высокого мужчины изяществом Дрейк приблизился к несчастной.
– Это уже серьезно, – произнес он и, схватив ее за рукав, притянул к себе. Она инстинктивно прикрыла лицо рукой, и он нахмурился. – Нет нужды защищаться, Роз, я не причиню тебе боли. Проклятие, неужели ты считаешь меня таким чудовищем?
Вытащив из кармана платок, он стал вытирать ей слезы. Его обветренные пальцы осторожно касались нежной кожи с розовато-белыми разводами потекшей краски, и она почему-то вдруг ощутила, что находится в надежных руках. Он был так силен, так мужествен!
– Ты похожа на арлекина, – заметил он.
– Я больше никогда не буду красить лицо.
– Тогда ты отстанешь от моды.
– Мне все равно. Я больше никогда не покажусь в обществе.
– Очень сомневаюсь. – Он перевернул платок и приложил его к ее покрасневшему носу. – А теперь высморкайся.
Поймав ее гневно сверкнувший взгляд, он стал по-отечески увещевать ее:
– Ну давай же, Роз. Подумаешь, драма! Просто высморкайся.
Она так и сделала, издав при этом весьма неделикатный звук. Подавив улыбку, Дрейк убрал платок в карман.
– Ведь это вовсе не трудно, а, Роз?
Роз. Он называл ее так давным-давно, и эта фамильярность сейчас действовала ей на нервы. Однако в его голосе не было насмешки, и ей даже нравилось, как он произносит звук «з». Может, рассказать ему о проклятии? Ведь на самом-то деле он ей не враг. Просто мужчина, желающий отобрать у нее все, что ей дорого. Впрочем, она не винила его за желание заполучить Торнбери-Хаус. Но в любом случае она уже победила. Так разве нельзя проявить великодушие?
– Дрейк…
– Что, малютка? – Взяв ее за подбородок, он всмотрелся ей в лицо. – Так-то оно лучше. Я почти вижу те веснушки, что пересчитывал когда-то во время уроков.
Она улыбнулась при этом воспоминании и вгляделась в его лицо, которое с годами стало таким запоминающимся. Прячась в мягких волнах черной бороды, призывно манили чувственные губы цвета бургундского. Розалинда вдруг ощутила невероятное умиротворение и вдохнула терпкий мужской запах. И на мгновение совсем забыла о прошлом и о том, какая угроза исходила от него самому ее существованию.
– Дрейк…
– Да, малютка?
Она уже намеревалась завести речь о том, что ее волнует, как вдруг краешком глаза увидела мертвого сеньора. Вздрогнув от нового приступа раскаяния, Розалинда осуждающе взглянула на Дрейка.
– Почему же мы ведем такую нелепую беседу, когда здесь лежит труп этого бедняги?
Дрейк посмотрел на труп с сожалением, потом схватил Розалинду за руку и потянул ее из комнаты. Закрыв дверь, он сердито покачал головой.
– Не обвиняй меня, Розалинда. Ты сама начала этот разговор.
– Нет, не я.
– Почему-то каждый раз у нас с тобой все заканчивается престранными беседами в чрезвычайно причудливых ситуациях.
Она только отмахнулась:
– Просто ты всегда появляешься там, где тебе не рады. И кстати, надеюсь, ты не собираешься здесь заночевать?
– Где? – Его умное лицо вдруг просветлело. Он слегка улыбнулся, отчего на его щеках появились едва заметные ямочки.
– Здесь. В моем доме.
– В твоем доме? – Он задумчиво погладил черную бородку. – Нет, в твоем не останусь. Я останусь в своем доме.
Она как-то просветленно улыбнулась:
– Значит, ты купил дом?
– Нет, я унаследовал его.
От дурных предчувствий внутри у Розалинды все сжалось.
– Что ты имеешь в виду?
– Вообще-то я унаследовал этот дом. – Он быстро окинул взглядом круглую прихожую. – Несколько запущенный, должен признать, но здесь многое можно сделать.
– Запущенный.
– И слегка напоминающий оранжерею… особенно с богиней урожая. Но все равно я очень рад стать его владельцем Понимаешь…
– Дрейк! – воскликнула она. – О чем ты говоришь? |Это мой дом, и тебе это прекрасно известно.
– Напротив, малютка. – Посерьезнев, он повернулся к ней лицом, а затем, приблизившись вплотную, наклонился и доверительно зашептал со злобой в голосе– Он мой! Я ведь говорил тебе, что так оно и будет.
– Ради всех святых, о чем ты?
Он сунул руку за пазуху и достал пергамент.
– Я получил это пять месяцев назад. Вместе с твоим письмом. Вот, можешь убедиться сама.
Дрожащей рукой Розалинда взяла документ, расправила загнувшиеся уголки и пробежала глазами слова, которые изменили всю ее жизнь.
– Последнее завещание лорда Эндрю Карбери, графа Даннингтона… – прошептала она еле слышно. – Я, лорд Эндрю Карбери, сим передаю Торнбери-Хаус и все прилегающие к нему угодья… – она ахнула, – господину Мандрейку Ротвеллу!
Слова внезапно слились в какое-то неясное пятно. Она пробежала содержание в поисках подписи. Почерк, похоже, отцовский. А свидетелем при этом был…
– Тедиес! – закричала она.
На следующий день рано утром, задолго до того как Розалинда встала с постели, Дрейк уже расхаживал по кабинету лорда Эндрю. Он гак долго плавал по морям, что эта величественная, отделанная дорогим деревом комната казалась ему чужой. И в то же время она была ему бесконечна дорога. Ведь именно здесь лорд Эндрю однажды признался ему, что видит в нем сына.
В это прекрасное, нет, самое замечательное в жизни утро он задумчиво наблюдал, как за узорчатыми стеклами сквозь темные предрассветные облака пробивались лучи солнца, заливая золотистым светом огромное поместье.
Торнбери-Хаус считался одним из самых известных гостевых домов времен королевы Елизаветы. Гостевой дом – огромный дом, построенный для пребывания в нем королевы во время ее летних поездок за город, – имел, как и положено, королевские покои. Бесконечно скупая королева Елизавета в сопровождении сотен придворных, слуг и тысяч лошадей, переезжая из одного гостевого дома в другой, жила там на полном хозяйском обеспечении. Подобные визиты зачастую доводили лордов до разорения, и, кстати, именно визит королевы положил начало финансовому краху отца Дрейка.
Не столь огромный, как Бергли, не такой романтичный и вычурный, как Хардвик-Холл в Дербишире, и, конечно же, не такой величественный, как Логлит в Уилтшире, Торнбери тем не менее очаровывал как своим изяществом, так и внутренним убранством. Дорога к поместью среди вековых деревьев казалась естественным природным коридором; кроме того, поражали воображение сад в двадцать акров вокруг дома и огромный парк с оленями. Приезжая сюда, каждый чувствовал себя так, словно очутился за много миль от Лондона, хотя на самом деле поместье находилось сразу за западной границей города.
И что самое главное, дом был построен отцом Дрейка. Он стал единственным памятником былого величия семьи Ротвеллов. Граф, похоже, не понимал, как это важно для Дрейка. По крайней мере так считал Дрейк, пока не получил завещания.
