Герцог оказался рядом с Раулем прежде, чем тот успел пошевелиться.
– Прими мою благодарность, Рауль де Харкорт, – сказал он и протянул юноше руку в дружеском жесте. Глаза его внимательно осматривали лицо Рауля, а уголки губ дрогнули и поползли вверх в улыбке.
Слова застряли у Рауля в горле. Он часто мечтал о том, что скажет герцогу, если тот выделит его из толпы собратьев, но теперь, когда этот момент настал, понял – лишился дара речи. Быстро взглянув на Вильгельма, юноша выпустил копье и, упав на колено, поцеловал руку герцога.
Вильгельм оглянулся, словно для того, чтобы убедиться, что их никто не слышит, и вновь перевел взгляд на склоненную голову Рауля.
– Ты – тот самый рыцарь, что бережет мой сон, – сказал он.
– Да, монсеньор, – только и смог пробормотать в ответ Рауль, спрашивая себя, откуда герцогу это известно. Выпрямившись, юноша вымолвил то, что в этот момент представлялось ему самым важным: – Монсеньор, ваше копье… оно не должно было сломаться.
Вильгельм коротко рассмеялся.
– Изъян в древке, – обронил в ответ.
– Сир, умоляю вас: поберегите себя! – жарко прошептал Рауль.
На мгновение его глаза встретились с проницательным взглядом герцога. Тот коротко кивнул и вернулся обратно к группе охотников, наблюдавших за тем, как свежуют и разделывают медвежью тушу.
После охоты на медведя Рауль ощутил усилившуюся враждебность в окружающем воздухе, враждебность, на сей раз направленную против него самого. Мужчины, недовольно кривясь, разглядывали досадную помеху; юноша испытал сомнительное удовлетворение, осознав, что заговорщики – если только они и впрямь были заговорщиками, а он не поддался собственному воображению, сыгравшему с ним злую шутку, – считают его препятствием для успешной реализации собственных планов. Отныне юноша взял себе за правило держать ухо востро, а кинжал – под рукой. И когда во время охоты на оленя мимо его головы просвистела стрела, Рауль решил, что кто-то просто промахнулся, неверно взяв прицел, но, оступившись однажды на верхней площадке лестницы и только по счастливой случайности не загремев вниз, юноша убедился: кто-то всерьез вознамерился устранить его. На второй ступеньке лежал рулон шерсти, который размотался, когда он наступил на него. Рауль был почти уверен, что его подложили туда специально; следовательно, недоброжелатели уже пронюхали о ночных бдениях юноши. Рауль всегда первым спускался по лестнице утром и, не остановись он тогда на верхней площадке, прислушавшись к голосу интуиции, наверняка кубарем скатился бы вниз по лестнице, сломав себе если не шею, то уж руку или ногу точно.
Посему он ничуть не удивился, получив как-то вечером, перед самым ужином, предостережение от Гале, сказанное едва слышным шепотом. Шут, скрестив ноги, сидел на полу и жонглировал бараньими костями, но, когда мимо проходил Рауль, произнес, не поднимая головы и не шевеля губами:
– Не пей вина нынче вечером, кузен!
Рауль услышал его, однако не подал виду. За ужином он ухитрился выплеснуть содержимое своего рога на тростник под столом, улучив момент, когда взоры всех присутствующих были обращены на шута, выделывавшего акробатические трюки своими нескла́дными конечностями. Потом юноша притворился, будто пьет из пустого рога и, наблюдая за соседями из-под полуопущенных век, заметил, как ему показалось, удовлетворенное выражение на лице Гримбо дю Плесси. На виске юноши неприятно забилась жилка, Рауля охватило дурное предчувствие, настолько сильное, что его чуть не стошнило, а ладони похолодели и покрылись потом. Он содрогнулся от озноба, решив, будто всему виной гуляющие по зале сквозняки. Язычки пламени от свечей трещали и колыхались под порывами внезапного ледяного ветра, отбрасывая по сторонам трепещущие тени. В их неверном свете ли́ца мужчин выглядели зловеще; коленца и выходки Гале моментально обрели сверхъестественную окраску, а его пронзительный голос зазвучал жутко и таинственно. Раулю отчаянно хотелось, чтобы шут остановился; юноше казалось, будто над несчастным домом нависло страшное бедствие. Но, стиснув зубы, он заставил себя присоединиться к разговору за столом, с отвращением сознавая, как далеко ему до того хладнокровного, неустрашимого воина, коим он всегда хотел стать.
После ужина герцог поднялся в свою опочивальню в сопровождении Ги, который ласково обнял его за плечи. От звуков беззаботного смеха Бургундца у Рауля мороз пробежал по коже; он смотрел вслед мужчинам, бессознательно стиснув пальцами тонкий конец рога. Юноша был твердо уверен в том, что именно так смеются предатели.
Сосед по правую руку Рауля зевал во весь рот. Веки мужчины отяжелели, а глаза закрывались; его клонило в сон. Заплетающимся языком он пожаловался на тяжелый день, проведенный на охоте, и словно пьяный упал лицом в тарелку. Оглядевшись по сторонам, Рауль подметил, что и остальные рыцари одурманены. В горле у него внезапно пересохло. С другого конца комнаты на него пристально смотрел Гримбо дю Плесси. Юноша поднялся, покачнулся и едва не упал, после чего нетвердой походкой направился к лестнице.
Гримбо с улыбкой загородил ему дорогу.
– Сторожи́ на совесть, друг того, у кого нет друзей, – издевательски напутствовал он юношу.
Кто-то злорадно захихикал. Рауль заморгал, словно сова, попавшая из темноты на яркий свет, и провел рукой по глазам.
– Да, – тупо повторил он. – Сторожить… сторожить хорошо. Я буду… сторожить хорошо, Гримбо… дю Плесси.
Гримбо расхохотался и отступил в сторону, давая ему пройти. Рауль, поминутно спотыкаясь, начал подниматься по лестнице, держась рукой за натянутую веревку.
На верхней площадке, там, где его уже никто не мог видеть, он быстро огляделся по сторонам. На галерее никого не было, но из комнаты Вильгельма доносились голоса, и он понял, что Ги Бургундский все еще находится у герцога. Подойдя к краю галереи, юноша осторожно взглянул через одну из сводчатых арок на залу внизу. Там рыцари разбились на небольшие группки. Одни играли в кости, другие негромко разговаривали, но большинство уже спали, уронив головы на стол. Слуги все еще убирали раскладные столы и расстилали соломенные тюфяки; наконец по лестнице поднялся камердинер герцога и вошел в покои Вильгельма. Из кухни доносился приглушенный звон оловянных тарелок, которые посудомойки мыли в лохани; снаружи по двору по-прежнему расхаживали стражники. Рауль спросил себя: им тоже подмешали сонное зелье в медовуху или же они подкуплены заговорщиками? Гале нигде не было видно; должно быть, он куда-то улизнул, когда герцог поднялся к себе наверх.
Из покоев Вильгельма вышел Ги и, обернувшись на ходу, пожелал:
