— Нет, Ваше Величество. Но он еще шевелится…
— Заслуженный конец гнусного предателя, — холодно произнес Эдуард. — Слишком много людей погибло из-за него, и мне его ничуть не жалко.
Фрэнсис вздохнул и ничего не сказал. Спина у него была совершенно мокрой. Он не отрываясь смотрел на сколоченные трибуны и по реакции зрителей понял, когда экзекуция была закончена.
Прозвучали трубы: герольды произнесли традиционные слова. Ощущая на себе остановившийся взгляд Хамфри Невила, чья голова плыла за ним высоко на шесте, граф Уорвик провел своего кузена-короля через восторженную толпу к городским воротам Йорка. Тут, в теплой атмосфере искренности и доверия, Эдуард расстался со своими верными родичами. Он попросил графа присоединиться к нему в Понтефракте. «С ним будет куда приятнее и веселее, — думал Эдуард, — чем с этими угрюмыми солдатами-стражниками». Уорвик пожал плечами и кивнул в знак согласия.
Вскоре Уорвик узнал, что в Йорке, недалеко от плахи, в толпе зевак видели человека, облаченного в платье со знаками отличия Бэкингемов. Прощаясь с кузеном, Уорвик мучительно гадал, что могло понадобиться слуге Гарри Стаффорда в сотнях миль от поместий его юного хозяина, находящихся на западе. Бэкингем был еще совсем юн, не старше Ричарда Глостера. Но после наследников по линии Йорков и Ланкастеров он был первым принцем крови. И если английская знать, которая еще совсем недавно была в основном сторонницей Ланкастеров, а теперь, после поражения, растерянна и деморализована, поднимет голову и вмешается в междоусобицу Йорков, то имя Стаффорда вполне может стать знаменем. Напряженно думая обо всем этом, Уорвик вспомнил и о герцоге Кларенсе, мрачно ожидавшем его в Шериф-Хаттоне. Он ведь рассчитывал, что получит корону брата, теперь же придется мириться со второстепенной ролью в спектакле, разыгранном Уорвиком. Кларенса тоже нельзя сбрасывать со счетов — люди за ним пойдут. Такие тяжелые мысли не покидали графа на протяжении всего пути, пока к полудню он со своими измотанными спутниками не подъехал к замку Шериф-Хаттон.
Ричард Невил размышлял о том, куда мог отправиться герцог Бэкингем — то ли он у себя дома, то ли находится на севере страны (только что ему там делать?). Но как бы там ни было, мрачно пообещал он себе, герцогу Кларенсу ни за что не удастся ускользнуть незамеченным из своего нынешнего укрытия и уж тем более вновь припасть к груди короля Эдуарда.
Примерно через час после того, как Эдуард покинул Йорк, через ворота Майкла проехал неприметный всадник и галопом пустился за королевской процессией. Эдуард, напротив, ехал не спеша, и после полудня Фрэнсис Ловел смог догнать кавалькаду и незаметно подъехать к королю. Эдуард встретил его упреком — почему молодой человек не покинул Йорк вместе со всеми. Удовлетворив этим резким выпадом бдительность шпионов Уорвика, Эдуард спокойно продолжал путь. Сменив гнев на милость, он дружелюбно кивнул ослушнику, подзывая его к себе. Пришпорив лошадей, они немного оторвались от остальных. Казалось, король никак не может удобно ухватиться за поводья. Он наклонился, словно желая посмотреть, в чем дело, и Фрэнсис, чинно ехавший рядом, сразу уловил его вопрошающий взгляд.
— Все в порядке, сир, — шепнул он. — Как только вы уехали, я обменялся парой слов с герцогом Бэкингемом. Сегодня вечером он встречается с сэром Джоном Хауардом. Я как раз уезжал, когда появился милорд Эссекс, а граф Уорвик и архиепископ, как мне сказали, что есть духу поскакали в Шериф-Хаттон.
Эдуард задумался.
— Боюсь, они что-то пронюхали. В таком случае пусть Бог дарует нашим друзьям крылья. Сегодня перед сном тебе следует усердно помолиться, Фрэнсис, да и мне тоже. — Устремив взгляд в сторону видневшихся на горизонте холмов, он задумчиво добавил: — И смотри, для тебя же лучше, если граф Уорвик не узнает, чем ты занимался сегодня. Конечно, я буду защищать тебя, поскольку это в моих силах. Но могу-то я пока не слишком много: официально он по-прежнему твой опекун, и это, не забывай, часть нашей с ним сделки. Я должен отвоевать свои позиции постепенно, шаг за шагом, так, чтобы не спугнуть его и не заставить схватиться за оружие. Понимаешь?
Фрэнсис слегка кивнул.
Обитателям поместья Ричард Невил, граф Уорвик, казался фигурой легендарной и внушающей священный трепет. Куда он уезжает, когда вернется — такие вопросы и в голову никому не приходило задавать, ведь не задают же вопросов, скажем, планетам, отчего они обращаются именно по такой орбите. Волю свою граф изъявлял, как правило, через помощников, и было уж совсем маловероятно, что он изволит когда-нибудь спуститься с Олимпа и заняться своими подопечными. Примерно это Фрэнсис и сказал королю. Но Эдуард лишь покачал головой, явно не разделяя такого оптимизма. Опыт общения с кузеном научил его помнить о том, что граф Уорвик ничего не упускает из поля зрения.
— Не пойму, — в голосе Эдуарда прозвучало неподдельное любопытство, — зачем тебе понадобилось так рисковать. Риск ведь и впрямь велик, а ведь, насколько я помню, твой отец был верным слугой Ланкастеров. Так что тебе за дело до наших, Йоркских, проблем?
Фрэнсис смущенно отвел взгляд. За возможность, даже самую малую, принять участие в делах Ричарда Глостера он без раздумий отдал бы половину своего состояния, только признаваться в этом он никому не хотел. Вот и сейчас, ухмыльнувшись, он заметил лишь:
— А почему бы и нет? Милое дело — насолить родственникам жены.
Эдварда такой ход мысли позабавил.
— Это тебе удалось, ничего не скажешь. Но дело в том, что Фитцхью такие же враги Йоркам, как и иные из твоих родичей, дорогой мой Фрэнсис. Они сделались верными Ланкастерам задолго до того, как твой уважаемый тесть вошел в союз с Невилом. Не сомневаюсь, что в глазах многих ты нашел себе подходящую жену.
Юноша слегка покраснел.
— Это был не мой выбор, сир.
— Не твой, это уж точно… если на то пошло, то прежде всего мой, — добродушно усмехнулся король. — И граф Уорвик извлек из этого брака ничуть не меньше, чем я, за что, наверное, до сих пор благодарен мне. И все же… — Эдуард свел брови. — Да, в последнее время он крепко дружит со старыми ланкастерцами. Странно, не могу понять, отчего он к ним переметнулся. Вот уж никогда не ожидал от него такой глупости: да разве Маргарита Анжуйская простит когда-нибудь, что он во всеуслышание назвал герцога Сомерсета отцом ее сына?{42}
Солнце медленно уходило за горизонт, тени удлинялись. Фрэнсис украдкой разглядывал едущего рядом с ним короля — лицо его наполовину было скрыто небрежно завитыми каштановыми волосами. Умное, чувственное лицо. Лицо человека беспощадного, привыкшего во всем идти до конца. Это лицо никогда не выражало подлинных чувств. Три-четыре месяца, проведенные Фрэнсисом Ловелом рядом с Эдуардом, безусловно, в какой-то степени сблизили их, но далеко не настолько, чтобы он мог точно ответить на вопрос: «Какой он, король Эдуард?»
