Согретый ласковым солнечным теплом, Малколм словно физически ощутил, как отступают годы и возвращается молодость, а с нею силы.
Он закрыл глаза, а когда с испугом снова открыл их, то понял, что не заметил, как задремал.
«Все это от обильного вкусного завтрака», — виновато подумал он и посмотрел на часы. К его досаде, они остановились. В утренней суматохе он позабыл завести их. Посмотрев на солнце, он предположил, что сейчас около трех пополудни. И тут же услышал чьи-то шаги за спиной, кто-то осторожно шел по тропе в его сторону. Повернувшись, он увидел девушку в белом свитере, спускавшуюся по довольно крутой и опасной тропинке.
Тоненькая и хрупкая, она издали показалась ему подростком, но, когда приблизилась, он убедился, что это вполне взрослая девушка с белокурыми кудрями, свободно отброшенными со лба назад, что делало ее похожей на очень юное создание.
— Простите, мадемуазель, — обратился к ней Малколм по-французски. — Не скажете ли мне, который сейчас час?
Девушка улыбнулась и, взглянув на свои часики, ответила на прекрасном английском:
— Ровно половина третьего.
— Вы англичанка! — воскликнул Малколм с удивлением туриста, встретившего в чужой стране своего соплеменника.
— И вы тоже! — рассмеялась девушка так заразительно, молодо и весело, что Малколм не мог не присоединиться к ней.
— Да, я не очень похож на француза, — согласился он, глядя на свои серые фланелевые брюки и неизменный для англичанина твидовый пиджак.
— Странно встретить здесь англичанина, — заметила девушка.
Малколм невольно подумал, как удивительно гармонирует голос девушки с ее внешностью. Он был мягок и мелодичен, подобного женского голоса он ранее никогда не слышал.
Теперь, когда она стояла так близко и беседовала с ним, он увидел, что она красива, с нежной кожей и чистым, ярким румянцем ребенка, который запыхался от бега. Все в ее лице было естественным, каким создала его щедрая мать-Природа.
— Я завтракал в деревушке, внизу, — пояснил Малколм.
— И вовсе странно, — ответила девушка. — Эта деревушка очень удалена от туристских троп, у нас годами не бывает гостей.
— В сущности, я приехал сюда с благотворительной целью, — объяснил Малколм — не потому что ему не хотелось быть причисленным к дикому племени туристов, а скорее чтобы продолжить разговор с незнакомкой с таким милым лицом и нежным голосом.
— Благотворительной? — переспросила она.
— Да, — подтвердил Малколм. — Заболел малыш, и отцу очень хотелось навестить его. Иначе я никогда бы не попал в этот... — тут Малколм умолк, подыскивая подходящие слова, — в этот тайный рай, — наконец закончил он фразу и сам удивился такому преувеличению.
— Вы говорите о маленьком Жане Дюпоне, — догадалась девушка. — Это так великодушно с вашей стороны. В понедельник ему было совсем худо, но сейчас уже лучше.
— Вы знаете его?
— Конечно, — улыбнулась девушка. — Я знаю всех в деревушке. Это мои друзья.
Она сказала это так просто, искренне, без тени превосходства.
— Вы были очень добры, — повторила она снова. — Очень добры. А теперь, как я понимаю, вы ждете, когда можно будет отвезти Пьера в Канны. Но зачем же ждать здесь в полном одиночестве. Не хотите ли быть нашим гостем на вилле и выпить чашечку чаю? Брат будет очень рад.
— Благодарю, вы очень любезны, но я не стану обременять вас своим обществом. Мне здесь вполне хорошо. Я сказал шоферу, что мы отбываем в четыре пополудни.
— Но сейчас всего половина третьего, — настаивала девушка. — У вас масса времени, да к тому же я не оставлю вас одного здесь скучать после того, что вы сделали для малыша Жана.
— Если вы так настаиваете... — нерешительно произнес Малколм, которому очень хотелось принять приглашение.
Он почувствовал, как ему важно получше узнать эту странную девушку, и снова подумал, что никогда еще не встречал женщин с таким милым задушевным голосом.
— Тогда следуйте за мной. Придется карабкаться по крутой тропе вверх, но так путь короче, чем в обход по дороге.
Они пошли вверх по той же тропке, по которой девушка спустилась сюда, и Малколму вдруг показалось, что в его жизнь вошло нечто новое и волнующее.
Неужели он безоглядно влюбился с первого взгляда, как мог бы влюбиться лишь лет двадцать назад?
Когда они с Пьером возвращались в Канны, намного позднее, чем он предполагал, крутая и опасная дорога показалась ему в темноте уже наступившего вечера короткой и ровной как скатерть, потому что он все время думал об Элизабет и ему казалось, что жизнь начинается сначала.
С того момента, как он последовал за девушкой по тропе, ведущей к маленькой вилле на вершине горы, Малколм уже знал, что с ним случилось что-то необыкновенное.
Он уже не помнил, когда испытывал раньше такое огромное желание выразить себя, не помнил такого наэлектризованного воздуха вокруг, и все только потому, что он заговорил с женщиной. Малколм был так возбужден, что даже испугался, не покажется ли он смешным.
Но, размышляя о своем поведении и чувствах на обратном пути, он не нашел в них ничего смешного. Просто произошло то, что должно было произойти.
Он узнал очень много об Элизабет в те часы, что провел на вилле. Когда она представилась и назвала себя, фамилия Керчнер что-то всколыхнула в его памяти. Познакомившись с ее братом Иваном и услышав его игру на рояле, Малколм мгновенно вспомнил не только кто он такой, но и то, что слышал о нем. Перед ним был один из выдающихся музыкальных талантов Европы.
Малколм любил музыку. Сколько раз, сидя в глуши в своем деревенском доме, он мечтал побывать когда-нибудь на Зальцбургском фестивале. Хотя, читая в «Таймс» музыкальные обозрения, он, разумеется, делал это не только из любви к музыке. Газета в то время была для него единственной связью с остальным миром.
Он прочитывал ее от корки до корки, начиная с передовицы и кончая судебной хроникой. Имена известных людей искусства стали так же знакомы ему, как имена близких друзей, и на первом месте стоял Иван Керчнер. В «Таймс» писали о нем с неизменным восхищением, ему раздавались похвалы, которыми критика обычно балует только выдающихся музыкантов.
Иван был худ, даже костляв, с такими же белокурыми волосами, как у сестры, и длинными артистическими пальцами музыканта, которые бегали по клавишам даже тогда, когда он беседовал с кем-то, и редко оставались в покое, когда он молчал.
Он работал в длинной комнате, названной студией. В ней было множество окон, выходящих на юг. Она была пустой, почти без мебели, и главное место в ней занимал рояль. Однако студия всегда была полна цветов. Они стояли повсюду: в вазах на полу, на подоконниках, везде, где только возможно.
