Она шла по улице, пьянея от свежего воздуха и головокружительного чувства свободы.
В одном из соседних переулков ее поджидала простая черная, без каких-либо опознавательных знаков карета.
Элиана услышала, как ее окликают, и остановилась. Потом подошла к экипажу и проскользнула в приоткрывшуюся дверцу.
Сидящий внутри человек поспешно задернул шелковые занавески.
– Элиана! Наконец-то! Даже не верится.
Она устало откинулась на спинку сиденья.
– Мне тоже, Максимилиан. Спасибо тебе.
– Не стоит благодарить. Как ты все это вынесла? – участливо поинтересовался он.
Ее осунувшееся лицо озарилось внутренним светом.
– У меня была цель.
– Понимаю. Они помолчали.
– Наверное, пришлось кому-нибудь заплатить? Сколько я тебе должна? – серьезно спросила женщина.
Максимилиан тихо рассмеялся и покачал головой.
– Если б ты знала, как я богат! Но я отдал бы все свои деньги за возможность увидеть улыбку Адели или… за твой поцелуй.
Элиана улыбнулась.
– Последнего не обещаю. – Потом сказала: – Что ж, мне пора. Дети ждут.
– Конечно. Я тебя отвезу. Куда ехать? В Маре?
– Сначала к Полю.
Максимилиан приказал кучеру трогать, а когда карета почти подъехала к дому Поля, промолвил, выжидающе глядя на Элиану:
– Прости, возможно, я кажусь тебе навязчивым, но мне хочется знать, какие у тебя планы относительно Адели?
Женщина пожала плечами.
– Планы? Не знаю. Адель уже взрослая. Вот влюбится, выйдет замуж и упорхнет от меня.
– Я могу помочь ей войти в общество, – сказал Максимилиан, – у меня есть связи в высших кругах.
Элиана молчала, и тогда он прибавил:
– Отцом твоей дочери навсегда останется Бернар, а я… буду счастлив стать хотя бы ее другом.
Увидев его улыбку, женщина вновь подумала о воистину поразительном даре Максимилиана нравиться всем и каждому. При этом он всегда держался очень непринужденно, со спокойным достоинством, никогда никому не льстил. Но… Элиане вдруг показалось, что только с нею он и становится самим собой, только ей и удается проникнуть за этот совершенный фасад, понять чувства этого человека и помочь ему справиться с бедами, главные из которых – одиночество и сознание несбывшихся надежд. На первый взгляд Максимилиан казался далеким от человеческих слабостей и переживаний, но это было не так.
– Хорошо, – как можно мягче произнесла она, – я подумаю. И, пожалуйста, Макс, не забывай: что бы ни случилось, жизнь продолжается. Нам нельзя унывать. Когда-то ты обещал остаться моим другом на все времена. Так и случилось. Спасибо тебе. И… до свидания!
И он тихо прошептал:
– До свидания!
…Едва женщина переступила порог дома Поля де Ла Реньер, как тут же услышала легкий стук башмачков Розали и ее радостный крик:
– Мамочка!
Девочка бежала по лестнице навстречу объятиям Элианы, а сзади шел грустно улыбающийся Поль.
– Может, останешься здесь и немного передохнешь? – спросил он женщину после первых приветствий и расспросов.
– Нет, спасибо, – отвечала она, – надо ехать. Сначала – за мальчиками, к Дезире, а потом, – она улыбнулась легко и счастливо, – к Бернару и Адели.
И Поль невольно поразился тому, как улыбка разом изменила ее усталое, похудевшее лицо.
– Хорошо, когда тебя кто-то любит и ждет, правда?
– Конечно, – ответила Элиана.
Она завязала ленты на шляпке девочки и выпрямилась, глядя на Поля.
– Я обязательно привезу Розали к тебе погостить, – сказала она, догадываясь, о чем он думает.
– Я и в самом деле люблю этого ребенка, – признался Поль. – Странно, правда? Ты, должно быть, считаешь меня глупцом?
– Вовсе нет. Я знаю, что девочка напоминает тебе Шарлотту, которой ты так дорожил. И я очень рада, что кто-то помнит мою сестру.
Элиана решила, что попросит Дезире ухаживать за могилой Шарлотты. Сама она, невзирая на все заботы, ходила туда каждую неделю. К сожалению, та часть кладбища, где были похоронены Амалия де Мельян и Этьен, была разграблена во время Революции, и могильные холмики сровнялись с землей. Но, бывая в церкви, Элиана не забывала ставить свечи за упокой их душ и произносить слова молитвы. И еще – за своего отца, мать Бернара и троих его сестер.
Женщина тяжко вздохнула, вспомнив Этьена де Талуэ. Как бы сложилась ее жизнь, останься он жив? А теперь ее старшему сыну было столько же лет, сколько первому мужу, когда он погиб от бездушной пули, выпущенной из гвардейского ружья.
– Да, этот так, я ее помню, – немного помолчав, промолвил Поль. – Когда-нибудь ты расскажешь Розали о своей сестре?
– Обязательно, Поль. Можешь не сомневаться.
– Передай привет Бернару и детям. И счастливого тебе пути!
– Спасибо!
Море простиралось до самого горизонта, влево и вправо, куда хватало глаз, и было синим-синим, синее, чем огромное безоблачное небо. На поверхности воды плясали зеркальные блики – они казались звездами, упавшими с небес и качающимися на гребнях высоких волн.
Элиана, Андре, Морис и Розали спешили по улицам Марселя в сторону порта.
Женщине не верилось, что она снова видит эти покрытые густой белой пылью мостовые, домики под красной черепицей, четкие очертания горных массивов, тонкие мачты кораблей; чувствует запах соленой воды, свежего ветра, аромат дикого можжевельника, душистых смол многочисленных вечнозеленых деревьев, спаленных солнцем трав, благоухание цветов; слышит шум гавани и шорох листьев, сливающийся с шепотом волн, – волшебную музыку земного рая.
Дети, никогда не покидавшие Парижа, с изумлением созерцали невиданные картины жизни южного города. Дышащие жаром каменные плиты площадей и тут же – узкие тенистые улочки; слегка дрожащий от зноя воздух, обжигающее солнце, а рядом – прохлада великолепного водного пространства; ряды лавок, навесов, толпы людей на рынках, шум и теснота в порту и в то же время – ощущение небывалой свободы.
Розали молча озиралась вокруг, так, словно попала в какое-то сказочное царство. Она ни на секунду не выпускала руки Элианы, и женщина старалась идти, примеряясь к ее шагу. Зато Андре неутомимо стремился вперед. Он первым скинул куртку и башмаки и закатал рукава рубашки, обнажив по-мальчишески тонкие смуглые руки. Он настороженно и в то же время пытливо всматривался в незнакомый мир – здания, лица людей, природу, – охваченный жаждой новизны, желанием познать жизнь. Андре не походил на Ролана, чья душа казалась распахнутой миру, светлой, как солнечный день, он был более замкнутым, сдержанным, скрытным, и в то же время в его сердце жил, готовый разгореться в любую минуту, пронзительно-жаркий огонь безрассудства. И, зная об этом, Элиана молила Бога о том, чтобы на жизненном пути ее среднего сына не случилось никаких революций и войн.
