— Как чувствует себя его светлость сегодня?
Удивленная Изабелла спросила:
— Почему вы его так называете?
— Моя дорогая, я не вчера родилась. Я знала мужчин самых разных и сразу вижу, кто есть кто. Кроме того, Джек мне намекал пару раз. Он им восхищается, а это кое-что значит, если так считает Джек. Не могу сказать, чтобы я испытывала почтение к титулам. Когда-то мы от них избавились и правильно сделали. Теперь, кажется, они возвращаются. — Было ясно, что мадам являлась примерной республиканкой. — Но не будем слишком долго рассуждать на эту тему, нашему больному это не поможет, не так ли?
— Боюсь, он очень болен. Могла попасть инфекция.
— Гм-м, ну ладно, тут в «Черную Кошку» иногда заходит один парень, вроде бы он когда-то был хирургом в британском флоте. Говорят, он чуть не убил своего капитана, и за это его хотели повесить. Но он человек надежный, правда, его надо долго уговаривать.
Это казалось рискованным, но попробовать стоило.
— Не могли бы вы поговорить с ним?
— Меня он может и не послушать, а вот вас… Это уж как ему в голову взбредет. Иногда он помогает. Вправил ногу одному из рыбаков, спас ребенка, который упал, проломил себе голову и чуть не умер. Они называют его «доктор Мак». Но однажды я видела имя на его документах — Торквилл Макфи.
— Торквилл? Это шотландское имя.
— Вот как? Звучит чудно. Бог знает, настоящее ли это имя. Я вам парня покажу, а вы уж сами говорите с ним.
Прошло два дня, а доктор Мак все не появлялся. Роберту стало гораздо хуже, его мучил жар. Он то горел, то дрожал от холода. Он совсем выбился из сил, поэтому Изабелла боялась оставить его одного. Но вот Гризетта пришла за ней.
— Он вернулся. Пошел на берег погулять. У него такая привычка. Наверное, вспоминает былые дни. Идите, поговорите с ним.
Теперь, когда пришел долгожданный момент, Изабеллу стали мучить сомнения. — «Станет ли он слушать ее, а если и послушает, можно ли ему доверять? А вдруг он выдаст их? И, самое главное, — хороший ли он хирург?» — Изабелла очень мало знала о военно-морском флоте. Требуется ли там большое умение или достаточно быть обыкновенным хирургом-цирюльником, коновалом? Не принесет ли он больше вреда, чем пользы? Потом она вспомнила, как ночью Роберт боролся с болью и жаром, который затуманивал ему сознание. Что-то нужно было делать.
День близился к вечеру, но было еще светло. Пока Изабелла шла по берегу, сильные порывы ветра растрепали ей волосы, прижали к ногам ее юбки. У одной из лодок стоял крупный мужчина и смотрел на вздымавшиеся волны с барашками белой пены. Изабелла, почему-то оробевшая, подошла к нему.
— Можно поговорить с вами, доктор Мак?
— Не называйте меня так, — резко сказал тот, — я давно отказался от права на это звание.
— Пожалуйста, выслушайте меня.
Он повернулся, чтобы взглянуть, и нахмурился. У него было волевое лицо с бородкой, на голове — копна густых рыжевато-каштановых волос.
— Кто вы? Чего от меня хотите?
— Вы доктор, не так ли?
Он окинул Изабеллу с ног до головы своими светлыми, удивительно яркими глазами.
— Был им когда-то.
— Доктора, как и священники, никогда не утрачивают навыков.
Это замечание застало его врасплох.
— Вы католичка?
— Меня воспитали в этой вере.
— И я верил когда-то, пока не обнаружил, что все религии — всего лишь подслащенная водичка для младенцев. Так кому же я нужен?
— Моему мужу.
— Что с ним случилось, с вашим мужем? Вот и наступил этот момент. Изабелла должна была попытать счастья.
— Три дня тому назад в него стреляли. Думаю, попала инфекция.
— Огнестрельное ранение? Давно уже я не занимался ничем подобным. Сомневаюсь, что рука у меня достаточно твердая.
— Но ведь у вас есть инструменты, знания, — поспешно возразила Изабелла.
— Может быть.
— Если вы не поможете, он умрет.
— Кто он, этот ваш раненый? — глаза его сузились. — Английский шпион?
— Почему вы так решили?
— Да так. Просто, чтобы иметь основание помогать англичанину.
— Он не англичанин, а шотландец, как и вы.
Мужчина пристально посмотрел на Изабеллу и засмеялся хриплым горьким смехом.
— Как это вы выяснили? Гризетта, я полагаю?
Он задумался на мгновение, мысленно вернувшись к долгим годам, проведенным на море, многие из которых были мирными, когда работы было немного, — лишь заботы о больных в команде — и он мог часами сидеть за книгами, и те ужасные, когда над головой у него шел ожесточенный бой, а он в чреве корабля извлекал пули, ампутировал руки и ноги, зашивал страшные раны, иногда невероятным образом спасал жизни, иногда продлевал агонию, хотя милосерднее было бы прекратить мучения, — кровь, вонь, ром, который заливали в глотки раненым, чтобы приглушить боль, и все-таки эту жизнь он любил…как он тосковал по всему этому. Внезапно доктор принял решение.
— Хорошо. Я приду. Где он, этот ваш муж?
— На чердаке, в «Черной Кошке».
— Прячется? Гризетта помогает, надо думать. Она добрая душа.
— Да.
— Я приду, как только стемнеет. Скажите ей, чтобы запасла много горячей воды. Это потребуется, и побольше света. Столько фонарей, сколько можно найти. Ничего не обещаю, но сделаю, что смогу.
— Спасибо, тысячу раз спасибо.
— Благодарить рано. Я не чудотворец, и никто лучше меня не знает, как быстро может умереть человек.
Он отвернулся и пошел прочь от Изабеллы по берегу к отдаленным домам. Правильно ли она сделала? Дай-то Бог, чтобы правильно. Почему-то она ему доверяла.
Торквилл Макфи пришел, как и обещал, с наступлением сумерек. Гризетта принесла еще один фонарь и свечей, а также большой чугунный котел горячей воды и таз. Роберт лежал на импровизированной кровати и смотрел на хирурга глазами, затуманенными лихорадкой. Он мало доверял этому странному грубоватому человеку, но знал, что следовало предпринять все возможное. Он терпеть не мог своей слабости, делавшей его зависимым от Изабеллы.
— Моя жена говорит, вы шотландец, — сказал он по-английски.
— Да. Если хотите знать, мой отец священник в Уллапуле.
— Вот как? А мой — Френсис Эрмитейдж Гленмурский.
Глаза доктора удивленно расширились. Изабелла даже не намекнула, кто они такие.
— Какого черта сын графа оказался в этом Богом забытом месте?
— То же самое я мог бы спросить у вас.
— Это мое дело.
— А это мое. Ну что, приступим?
— Для этого я сюда и пришел.
Доктор раскрыл чемоданчик с инструментами. В последние пять лет бывали дни, когда он испытывал искушение продать их, но они тяжело достались ему после долгих лет учения и полуголодного существования в Эдинбурге, и он все еще цеплялся за них, как за единственную надежду на спасение. Однажды, он верил, он снова обретет то, что потерял в минуту прискорбного безумия.
