Орелии было неприятно встретить О'Рурка у Росситера, но его неожиданное выступление в защиту женщин понравилось ей, так же как и смелость, проявленная в споре с быкоподобным грубияном Квигли.
Тем не менее она по-прежнему считала О'Рурка самолюбивым, вспыльчивым гордецом, который слишком много мнит о себе.
Услышав поблизости какой-то шорох, Орелия вздрогнула. Ветра не было, но листья снова зашелестели— кто-то прятался в кустах? Она чувствовала на себе чей-то взгляд из темноты. Прислушалась — но шорох не повторился. Наверное, это ее воображение… Орелия стояла на крыльце в свете газового фонаря и вспоминала ночь в Италии, когда Розарио поджидал ее на крыльце дома, и никого не было кругом, как и сейчас. Но, славу Богу, это все осталось в прошлом, не надо вспоминать. Она натянула на плечи шаль и со вздохом облегчения увидела, что из дома выходит Федра, без Тео.
— Он пошел в помещение для слуг — никак не могут найти кучера. — Федра сморщила изящный носик. — Ну, какое впечатление произвели на тебя любители древности? Этот Квигли — что за грубая скотина!
— Может быть, это просто вспыльчивость, — уклончиво ответила Орелия, но вспоминать грубую речь багроволицего толстяка было неприятно. Не только его речь, но и все его существо излучало неприязнь к женщинам. Он мог бы выпалить и афоризм: «Хорошая женщина — это мертвая женщина».
— Но вообще-то тебе понравилось, дорогая?
— Да, очень интересно.
— Доктор Росситер был ужасен. Эти подробности о мумифицировании… Он их так смаковал… Можно подумать, что он сам охотно занялся бы этим делом, представься ему возможность.
— Ну, меня он не напугал. У меня крепкие нервы.
— Я очень рада. Мне было бы обидно, если б тебе не понравилось. А ты в самом деле согласна мне позировать?
— Если хочешь. Мы ведь живем в одном доме, мне не составит никакого труда.
— Ты соглашаешься, чтобы доставить мне удовольствие? Учти, позировать — дело довольно утомительное.
— Я все понимаю, — улыбнулась Орелия.
— Ну, тогда вопрос решен. Ты для меня идеальная натурщица. Видишь, твою редкостную красоту наконец оценили.
— Разумеется, я польщена, — ответила Орелия. Много лет она считалась в семье дурнушкой, теперь комплименты были ей приятны, хотя она принимала их сдержанно.
— Где же Тео? — беспокоилась Федра, вглядываясь в темноту.
— Да, он иногда ведет себя странно. — Орелия высказала свое мнение о спутнике Федры невольно. — Да, он странный человек.
— Эксцентричный, — возразила Федра.
— Позволь уж спросить тебя, как ты сошлась с такой эксцентричной личностью?
— Ну, я тебе говорила, мы познакомились в кружке любителей искусства. У нас сходные интересы. Тео хорошо воспитан, и манеры у него прекрасные.
— Ты, оказывается, и не знала, что он бывал в Италии.
— Тео молчалив, иногда из него слова не вытянешь. О себе рассказывать не любит.
— Вы с ним просто друзья?
— Конечно. — Федра запнулась, но потом тихо сказала:— Ты ведь, кажется, поняла, что сердце мое отдано другому…
— Сину О'Рурку? Но ты с ним редко встречаешься.
— К сожалению, я не знаю, как сложатся наши отношения с Сипом и к чему они приведут… — Федра вздохнула. — Ну, а Тео — терпеливый, нетребовательный спутник. Ведь леди не должна выезжать без спутника, ради тебя и твоих сестер я стремлюсь соблюдать приличия.
— Дорогая тетя, ты не должна ничего делать ради меня. Ты и так изменила всю свою жизнь, став моей опекуншей. Я тебе очень благодарна за все, и теперь ты должна считаться только с собственными своими желаниями. — Орелия нежно обняла Федру за хрупкие плечи.
— Не волнуйся за меня, — весело улыбнулась растроганная Федра. — Я бурно и весело провела молодость, сейчас должна остепениться. Но где же Тео? — воскликнула она, вглядываясь в темноту. — Тебе ведь завтра рано утром на работу.
— Ничего, вот и хороший предлог для опоздания! — Орелия обдумывала слова тетки. — Ты говоришь, что Тео удовлетворяется платонической дружбой. Ну а почему он так нетребователен, об этом ты думала? Может быть, он любит… других мужчин?
— Да нет, не тот случай. У него… как бы сказать… сексуальная энергия переключена на другие сферы жизни. Есть такие люди. Он странный, но очень милый и деликатный.
— Да, это верно. — Орелия вернулась к другой теме, возбуждавшей ее любопытство: — Ну а как ты относишься к Сину О'Рурку, тетя Федра? Это серьезно?
Федра только вздохнула и испытала облегчение, увидев, что из темноты появилась карета.
— Мы поговорим об этом потом, Орелия, и о твоих отношениях с молодым О'Рурком тоже. Я не заводила разговора с тобой об этом, потому что чувствовала, что не все у тебя идет гладко, но мне хотелось бы знать…
Орелия была удивлена проницательностью Федры. Она ничего не говорила ей о своих отношениях с Лайэмом, о столкновении на приеме в отеле «Пальмер Хауз» и его резкой требовательности в офисе.
— Ты и Лайэм сегодня весь вечер глядели друг на друга, — заметила Федра.
— Вовсе нет! Тебе показалось.
— Я не слепая.
Теперь уже Орелия почувствовала облегчение, увидев, что карета подъехала к ступеням входа.
— Поговорим об этом в другой раз, — сказала она тетке.
— Мы вас заждались. — Федра мягко упрекнула Тео.
— Извините, были кое-какие неполадки с упряжью, — тихо ответил Тео.
Федра оперлась на его руку и села в карсту. Потом он подал руку Орелии, рука была мягкая и влажная, он не поднимал глаз на молодую женщину. «Действительно, — подумала она, — он очень уж робкий и нервный».
По пути на Прери-авеню Федра разговаривала с Тео о раскопках города в Вейи и культуре этрусков. Орелия присоединилась к беседе, отгоняя неприятные мысли о завтрашней встрече с Лайэмом. Сегодняшняя встреча была случайной, завтрашняя — неизбежной. Три дня, пока он работал в Дубовом парке, Орелия чувствовала себя на работе прекрасно. Но завтра он пошлет в Дубовый парк своего помощника, а сам весь день будет в офисе.
* * *
В полночь на Саус Мичиган-авеню было спокойно и тихо. Бесшумно катились хорошо смазанные колеса, цокали лошадиные копыта. Тянулись ряды молчаливых домов с темными окнами.
Но он как будто видел сквозь тьму. Все его чувства были напряжены, обострены, беспокойны. Сон бежал от него, он вышел в ночь, чтобы бродить, красться.
Остановившись под шелестящими листьями клена, он смотрел на верхний ряд окон трехэтажного особняка; за одним из них, в комнате для слуг, спала, прижавшись щекой к подушке, эта лакомая девочка, сиротка-итальяночка. Она рассказала ему, что у нее нет родных. Искать ее никто не будет. Он представил себе ее тихий сон — легко-легко шевелятся ноздри и губы. Такой глубокий сон похож на смерть.
